Еще около двух часов льоры потратили, чтобы перенести в малахитовую башню обнаружившийся в полуразваленных домишках ячед. Раджед с огромным удивлением рассматривал живых людей Эйлиса, словно никогда их не встречал. Впрочем, и правда не встречал, почти не видел вблизи, только теперь замечая, как бедно жил простой народ, как убоги были их жилища. Домотканые серые рубахи да штаны, одинаковые у женщин и мужчин, угнетали единообразием, точно тюремная роба. А они, властители мира, чародеи, не позволяли народу развиваться, получать знания, учиться, строить города, как на Земле.
Почему? Чего так боялись предки? Обычных людей? Запугивали их громадами недоступных башен и жестоко подавляли малейшие искры недовольства. Когда возникли династии льоров? И что было до них? Если у королей и простых людей рождались дети – Нармо был тому подтверждением, – значит, они принадлежали к одному виду, к единому человеческому роду. Раджед мысленно отметил новый неразгаданный вопрос истории Эйлиса, пока переносил через портал полусонных людей.
В малахитовой башне они все очнулись. Безвольные тела зашевелились, точно выходя из анабиоза.
– Вот так дела! Сколько нас здесь теперь! – радовался Сарнибу, который измучился от одиночества. Он с наслаждением размещал в лучшие покои разбуженных, непонимающе озиравшихся людей и хлопотал над ними, как заботливая наседка. Непостижимым образом усилилась и магия его талисмана, что отчетливо ощутил Раджед, который предпочитал оставаться в стороне от мелких повседневных забот.
Инаи же с радостью присоединился к Сарнибу, забывая о пережитых невзгодах и ужасах. Он знакомился со своими подданными, торопливо и сбивчиво рассказывал им обо всем произошедшем, хотя сам толком ничего не понимал.
– Сколько я спал? – то и дело спрашивал ячед, растирая плечи и ноги. Всего насчитали человек двадцать. Женщины, мужчины, дети – совершенно разные, их не объединял никакой особенный признак. Один даже оказался вороватым и попытался стащить позолоченную подзорную трубу со столика в библиотеке, о чем немедленно сообщила магия башни. Остальные же вели себя прилично и только испуганно жались друг к другу, собираясь в кружок посреди обширного зала.
– Льоры! Господа льоры! Помилуйте! – испуганно шептались люди. Кто-то гнул спину в земных поклонах, кто-то и вовсе попытался кинуться в ноги.
– В каком году вы заснули? – спросил Раджед.
– В год красного янтаря, – тут же отчеканил воришка, без зазрений совести крутя в руках подзорную трубу, будто ему другой заботы не нашлось в такой момент. Сарнибу же призадумался:
– Прошло почти сто лет, вы просто спали. И даже не менялись! Но и не окаменели.
– Это точно ключ! Это разгадка! – взволнованно твердил Олугд, распевая, словно священный гимн, одно имя: – Юмги! Это разгадка! Я узнаю, в чем дело. Инаи, отдохни, но потом пойдем вместе в библиотеку!
– Я пока вернусь, – кратко попрощался Раджед, у которого в ушах звенело от обилия голосов.
Он одичал, почти забыв, когда среди шумных балов выделялся ярче остальных. Те времена отзывались смутными образами, как из былых эпох.
Он поразился, насколько непривычно и отчужденно показалось его присутствие среди короткого праздника жизни. Впрочем, никто не давал гарантий, что этих несчастных людей не ждало неминуемое окаменение через пару дней, может, недель. В лучшем случае – пару лет. Ведь камень не ведал пощады…
Глава 4
Искры света и прикосновения тьмы
«Теперь я остался один на один с разросшимся льоратом Нармо на всем материке. Хитро он все обставил», – размеренно думал Раджед, когда прибыл в гнетущую тишину своей одинокой башни. Никто не топтал роскошных ковров, не крал мелкие предметы, не пачкал гобелены. Суета осталась где-то там, на другом материке, вместе с единственными союзниками. Янтарный чародей намеренно самоустранился, чтобы не мешать, не нести странную печаль сомнений, которая навалилась на него после спасения Инаи. Что-то засело глубоко в подсознании.
Навязчиво мерцал далекий и бесконечно дорогой образ матери. Она все шептала заветные слова, просила найти душу мира. Вот же! Вот он спас сначала Сарнибу, потом Олугда, теперь Инаи. И не ради какой-то особенной корысти. Но, похоже, душа Эйлиса покинула его навсегда, ушла в ничто, расколотая и черная, как убогие лачуги в деревнях ячеда.
Слепцы! Нет, не простой народ, а повелители мира, запершиеся на ледяных вершинах темниц-башен. И чем выше пьедестал, тем дольше падать, тем больше мыслей о смерти успеет пронестись в угасающем сознании под шум ветра.
Впрочем, у этого мира еще оставалась надежда. Где-то там, в малахитовой башне, Олугд воодушевленно твердил Инаи, как они вместе построят новый Эйлис. Два ребенка нескончаемой войны льоров, каменной чумы, заставшие в сознательном возрасте только умирание родины, но чистые сердцем, с прекрасной мечтой. А еще малахитовый льор, стареющий, усталый, брошенный любовью всей жизни, тоже сохранил доброту. Оказывалось, что в Эйлисе обитали неплохие люди. И был он… Раджед Икцинтус. Другой.
Янтарный льор пошатывался от усталости, вновь ненавидя себя за то, что опять не успел на долю секунды. Вот насадить бы Нармо на все десять лезвий, как жука на иглу! Но нет, вечно в самый неподходящий момент открывался портал. Вновь продолжалась бесконечная борьба. А вместо боевого задора или ярости в душе воцарялась леденящая пустота, точно в ней не хватало важной детали, целого мозаичного панно, без которого совершенная картина выглядела бессмысленным хаосом.
Раджед оставил трость и запыленный камзол возле трона и, точно зачарованный неведомым зовом, двинулся к зеркалу. Он ни на что не надеялся, просто прильнул щекой и ладонями к ледяному стеклу, вслушиваясь в тихое колыхание ветра по ту сторону портала. Однако вскоре донеслись звуки другого мира. Далекий, но звонкий смех детей, гудки машин, голоса. Где-то там, очень близко и невыразимо далеко, жила она.
– София… – вздохнул Раджед, прикрывая глаза. – Мне так одиноко…
Только в разговорах с зеркалом он чувствовал себя рядом с людьми, вернее, с безгранично важным ему человеком. Только она сумела бы отогнать тяжелую тень усталости и нелюдимости. Вся суета малахитовой башни скорее утомила, добавила новых сомнений. Почему Нармо назвал его разрушителем Эйлиса? Когда возникли льоры? Зачем они так мучили ячед? В голове роилось слишком много предположений. К тому же терзало предчувствие чего-то ужасного. Оно нависало черной паутиной, сочилось в воздухе тлетворной пылью, отлетавшей от бесполезного роскошного хлама. И только холодный немой прямоугольник зеркала