– То, что я могу предположить…
– Значит, причина все-таки в полостях, – я указал на пол. – Гравитационная аномалия…
– Да, полости…
Уистлер поднял с пола самолет. Не полетел.
– Как ты думаешь, почему до сих пор никого нет? – спросил я. – Никто не прилетел… не прибыл? Большое Жюри?
Уистлер не ответил.
– Так почему? – повторил я. – Корабль мог потеряться?
– Реген мог потеряться, – сказал Уистлер. – Планета.
– Такое возможно?
Уистлер сгреб бумагу с грузового бокса.
– Я вроде бы объяснял… Пространство не статично, расширение и смещение относительно центра коротации не прекращаются ни на секунду, к тому же скорость этого расширения непостоянна… Так что потеряться может не только корабль в VDM-фазе, да… Навигационные компьютеры Академии Циолковского высчитывают приблизительно точку финиша, однако планеты в этой точке может не оказаться, такое иногда… весьма редко, но случается. В таком случае по протоколу корабль должен вернуться на Землю, чтобы скорректировать вектор. Это занимает немалое время, так что ничего удивительного… по большому счету. Я это рассказывал… я ведь это рассказывал?
– По-моему, да…
Уистлер открыл бокс.
– Меня с детства забавляло, что составить можно лишь приблизительную карту пространства, я не мог принять его текучесть… ладно карту, схему… как хорошо было раньше, как легко… звезды висели над головой, достаточно было приставить надежную лестницу… Но потом мы поняли – они не висят, они падают… это делает навигационные системы чрезвычайно сложными и уязвимыми, падение в падении… падение вместо лестницы…
Уистлер достал из бокса деревянную утку.
– Это…
– Пучеглазая утка счастья, – сказал он. – В моей каюте висела, решил попробовать…
Уистлер размахнулся, запустил утку в сторону внешней стены. Утка упала на пол лаборатории, нелепо вывернула крыло, разломилась.
Уистлер посмотрел на сломанную утку с печалью.
– Мало ли… – сказал он. – Думал, вдруг… Безумная мысль.
– Согласен.
Уистлер поднял разбитую утку, голову и тело.
– Старинная утка, такие раньше висели в каждом приличном немецком доме, – пояснил он. – А потом их заменили на уток из пеноясеня, и тогда они точно летали, парили под потолком, покачивались. Но теперь уток снова делают из дерева… Это, насколько я понимаю, липа.
Я поднял сломанное крыло.
Липой не пахло, клеем, лаком, немного краской, внутри массива дерева тянулась ржавая извилистая нитка, узловатая.
Червь Вильямса, они здесь, они не знают отдыха, настырные непокойные твари.
– Ты действительно надеялся, что она полетит? – спросил я.
– Не знаю… Скорее надеялся, что не полетит. Если бы она полетела…
Уистлер провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него невидимую пыль.
– Журавль должен лететь, утка лететь не должна. Но не летят ни утка, ни журавль, анфлайт… Почему?
– Не знаю… Гагара летает. И томагавк.
– Гагара летает, а вот томагавк нет – его бросают. У самого томагавка нет воли к полету, он лишь повинуется внешним усилиям, как и наши корабли, томагавк не самолет, я уже объяснял… Если бы у наших кораблей была воля к полету, но они, увы… А что там делал Дедал? Чем скреплял крылья… смолой и рыбьей кровью… глиной…
Уистлер принялся быстро стучать по лбу указательным пальцем.
– Воском, – напомнил я.
– Воском! – воскликнул Уистлер. – Абсолютно верно! Нужен воск!
Воском и слюной Афины.
– Но Штайнер отключил репликаторы… Я не могу найти воска…
Уистлер стал шагать по лаборатории, пиная ногами бумагу и обломки оборудования.
– А нужен именно воск! – повторял Уистлер. – Не стеарин, не парафин, воск! Пчелиный! Где я возьму здесь пчел, Ян?! Здесь они не водятся… В сущности, воск – это набор определенных липидов… Нет, без репликатора я провожусь с этим полгода, не меньше…
Уистлер был расстроен. Он взял прибор, похожий на небольшой круглый аквариум, и уронил на пол. Колба не разбилась, но потрескалась, Уистлер попытался раздавить ее ногой, но колба выдержала.
– Я могу помочь с воском, – сказал я.
– И как же?
Уистлер все еще пытался раздавить колбу.
– Пойдем.
Уистлер поднял несколько самолетов, сложил пополам, спрятал в карманы комбинезона.
– Ну пойдем. Но лучше побыстрее… Где ты хочешь найти воск?
Я направился к выходу из лаборатории, Уистлер догнал.
– Если встретим Штайнера, скажем ему, что ищем Барсика. Барсик опять сбежал, а мы его опять ищем.
– С чего ты решил, что мы его встретим? И ты хотел с ним поговорить…
– Я хочу с ним поговорить… но не сейчас. Скажем, что ищем Барсика, Барсик опять сбежал… Погоди…
Уистлер остановился.
– Погоди…
Уистлер выглянул в коридор.
Он стоял и смотрел, направо смотрел.
– Зеленое… опять…
– Что?
– Барсик опять… так где взять воск?
Мы оставили оптическую лабораторию, спустились в низкий холл, покинули здание Института и двинулись к кораблю. Он, как всегда, висел над землей, и в свете набирающих пурпур облаков сам светился пурпурным, сверху. Не полет.
– Похоже…
– Что?
Шагали медленно.
– Ты когда-нибудь бывал на Порт-Филлипе?
– Нет…
– Там такие же облака, поразительное совпадение, как такое может быть… Поразительные совпадения преследуют меня с детства, поэтому я занялся синхронной физикой.
Уистлер рассуждал, глядя на облака.
– Если представить, что Совет даст разрешение на проведение опытов, если допустить… Скажем так, пусть in silico… я ведь думал про это, поразительное совпадение… Задать требуемые параметры несложно, это умели давно, зато раскрывается широкий… нет, широчайший простор для моделирования!
Это не очень-то гуманно.
Мы приближались к кораблю.
– Ян, ты же умеешь задавать вопросы… Прелюбопытное, кстати, качество, ты всегда умел задавать вопросы? В детстве ты любил задавать вопросы?
– Я не помню. Мы часто дрались с братом, я раздражал его…
– Как его зовут?! Почему дрались?!
Уистлер остановился и схватил меня за руку.
– Я интересовался рыбами, а он тоже стал ими заниматься, хотя ему было все равно, а я любил рыб…
– Кассини, Шуйский и Шнайдер! – воскликнул Уистлер. – Они же…
Уистлер перешел на шепот:
– Они в высшей степени подозрительны! Разве такое бывает в жизни? Ты встречаешь человека, а он тебе рассказывает про каких-то медведей… Зачем мне знать про медведей?!
Уистлер двинулся дальше. Мы вошли в тень «Тощего дрозда», стало чуть холоднее.
– Или вот взять барьер Хойла, Ян, тебя никогда не смущал барьер Хойла?
– При чем тут барьер…
– Зачем после каждого вектора проводятся когнитивные тесты? Да, ты сейчас расскажешь про ангиопатию и тому подобное, аневризмы, разрастание турецкого седла… но это, в сущности, маскировка известного факта – с каждым вектором когнитивные способности снижаются. Чем шире ойкумена, тем глупее люди! Вселенная для дураков… Блаженные нищие, им все достанется… как там еще… И все-таки его ирония неистощима…
– Кого?