– Нет, – ответила Мария. – Но, согласись, этот вариант возможен. От вас все устали…
Я не устал.
Я хотел это сказать, но погода внезапно изменилась. Пошел снег. Холоднее не стало, но вокруг нас стали падать снежинки. Вероятно, это был декоративный снег, насколько я помнил, старые модуляторы погоды могли вызывать такой снег. Или туман. Розовый туман, или светящийся туман, или туман с малиновым вкусом, с мятным вкусом, мягкий туман, плотный, в нем можно сидеть, как в кресле, можно спать. Северное сияние, до которого легко дотянуться рукой. Успокаивающая нервы песчаная буря. Гало, хоть четыре солнца.
Затмение. Старые модуляторы могли устроить ночь днем.
Потом модуляторы погоды избавились от декоративных функций.
– Ян, не мог бы ты развести костер? – попросила Мария.
Потом мы избавились от модуляторов погоды. Не только трапперы, надо признать, людей не устраивает искусственная погода, человечество больше не конструирует механических животных, человечество не пользуется электронной связью, любыми видами электронной связи, не терпит домашних роботов, нас раздражают автопилоты, кибернетические врачи, электроняньки, мы ненавидим, когда нам подставляют плечо. Пусть и механическое.
– Настоящий костер?
– Настоящий.
Я достал из ранца огниво, собрал кустарник, сырой, но меня это не особо смутило, на Регене я, несомненно, лучший мастер костра, я могу разжечь костер в снегу, в дождь, при ветре.
– Если тебе холодно, у меня есть свитер и зонтик…
– Мне холодно, но мне не нужны свитер и зонтик.
Я возился минут десять, Уистлер и Мария наблюдали и разговаривали, негромко, толком не слышал о чем. И Барсик. Он наконец выбрался из ховера и медленно ходил вокруг, то приближаясь, то снова удаляясь, порой исчезая меж кустов.
Огниво исправно высекало желтые искры, огонек послушно принимался, дымок начинал течь и тут же пропадал, оранжевый огонек гас, такое со мной случалось впервые.
– Ян, так, значит, и ты? – спросила Мария. – Ты тоже стал синхронным физиком, разучился делать элементарные вещи. Поздравляю…
– Огонь не горит – плохая примета, – усмехнулся Уистлер. – Берегись, Ян, берегись.
Погодный модулятор, догадался я. По программе должен быть снег. Я подошел к модулятору, внес поправки, проблема в давлении, костер загорелся.
– Надежда теплится, – сказала Мария. – Не все потеряно.
Мария села поближе к костру, Уистлер рядом с ней. Я собирал сухой кустарник.
– Зачем ты нас сюда притащил?
Уистлер не отвечал.
– Не надо многозначительно молчать…
Уистлер молчал, подкидывая в костер куски мха, костер дымил и потрескивал.
– Так зачем?
Уистлер ухмыльнулся, наклонился к Марии, что-то сказал ей на ухо. Мария резко встала, отошла в сторону.
Уистлер, насвистывая, направился к ней.
Костер начал гаснуть, пришлось заняться. Сгреб угли к центру, накрыл мхом и ветками, огонь прогреет мох, он загорится, за ним ветки. Дым пах иначе, не так, как на Земле, не горький, сливочный…
Я насторожился, неожиданно, не знаю, опасность, словно кто-то царапнул острым когтем шею. Я обернулся.
Они стояли на берегу, рядом с обрывом. Уистлер держал Марию за руки. За запястья. Он что-то ей говорил, но я не мог разобрать, слова сливались в бубнеж.
– Ян! – крикнула Мария.
Я бросился к ним.
Уистлер разжал пальцы.
Мария балансировала на краю обрыва.
Уистлер смотрел. Он мог протянуть руку. Достаточно было протянуть руку.
Но он этого не сделал.
А я успел. Я быстрый. Это весьма ценное качество. Я оказался рядом, я схватил ее за плечо и выдернул на берег.
Уистлер смотрел на нас с интересом. С интересом, именно, с исследовательским, точно проводил некоторый эксперимент.
Мария… Я думаю, она была растеряна. Я ожидал, что она рассердится, но она… не знала, что делать в таких ситуациях.
И я не знал.
– Теперь я понял, зачем ты здесь, – сказал Уистлер.
Уистлер вернулся к модулятору, пнул его в бок, в колпаке что-то щелкнуло, снежинки стали падать чаще, сделались крупнее. Ветер стих.
Уистлер поймал снежинку.
– Мне часто кажется, что я прошел мимо… – Уистлер разглядывал снежинку. – Что решение где-то рядом, достаточно протянуть руку…
Снежинка искрилась и не таяла у него на ладони. Круглая, похожая на шар.
Барсик.
Я не заметил его, он появился слева, стремительно, я не ожидал такой прыти. Барсик откуда-то знал, что следует делать. Он прыгнул. Он врезался в Уистлера и сбил его с ног, откатился в сторону.
Уистлер почти сразу поднялся.
Пантера тоже поднялась на лапы.
Все происходило очень быстро, секунды, несколько секунд, Барсик прыгнул снова.
Уистлер был готов. Он схватил пантеру поперек туловища и отбросил в сторону, Барсик покатился, разбрасывая лапами мох, но снова поднялся.
– Дурак! – крикнул Уистлер. – Дурак, пошел вон!
Барсик прижался ко мху, кончик хвоста его бил по земле, шерсть топорщилась, Барсик рычал. С закрытыми глазами.
– Вон!
Уистлер поднял камень, замахнулся. Барсик вжался в мох сильнее.
– Прекрати!
Я встал перед Уистлером.
– Немедленно прекрати!
Уистлер опустил руку, выронил камень.
– Сломался, старый кот, пора выключать. Да уж, пикник исчерпал себя, не успев начаться, пора домой…
Уистлер плюнул, направился к ховеру.
– Ян…
– Надо улетать, – сказал я Марии. – Здесь опасно. Барсик…
Барсик не подходил. Мария звала его, но пантера не поднималась со мха, лежала, отвернувшись, бока надувались и опадали от яростного дыхания.
– Барсик!
Он дышит.
Уистлер забрался в ховер.
– Барсик! – позвала Мария.
– Он не заблудится, – заверил я. – Если что… он вернется…
– Не вернется, – возразила Мария. – Он слишком глуп.
С этим я был согласен, слишком глуп, не дойдет, станет жить в тундре, питаться синими ящерицами. Станет первым животным на Регене, правда, скоро вымрет от голода – ни одну синюю ящерицу он поймать не сумеет.
Слишком глуп. И обиделся, кошачьи все весьма обидчивые.
– Ладно, – сказал я. – Я попробую…
Я подошел к пантере, наклонился, просунул руки Барсику под теплое брюхо, поднял. Барсик перестал рычать, замер. Тяжелый, безвольный мешок, теплый, живой.
Я понес его к ховеру, перешагивая через кочки. Сияющие снежинки падали.
Мария шагала за мной.
Я устроил Барсика на заднем ложементе. Рядом с Уистлером. Я не мог посадить рядом с Уистлером Марию, он не в себе, и сильно.
– Поговорю со Штайнером, – сказад Уистлер. – Мне все это надоело… Работать не дают… я не могу здесь работать, они не пускают меня к машине… Я не могу делать все в уме – мне нужны толковые топологи, хотя бы человек пять, моя память не бесконечна… Должен прилететь Кошкин, а он не летит… Они не летят… Ян, почему никто не летит? Никто не хочет прилетать на Реген… а между тем есть закономерности…
Синхронная