Вышли к Иртышу.
Воздух сделался плотнее, скорость слегка упала, на фонаре стала собираться вода, Барсик стал смотреть вниз, в воду, возможно, тут тоже водится какой-нибудь углозуб.
Уистлер рассказывал, что позже, будучи студентом, он заинтересовался случившимся с отцом и выяснил, что подобное встречается не так уж и редко, воспоминания о непрожитом случаются у одного из полутора тысяч, у тех, чья деятельность связана с пространством, чаще. Большинство людей списывает их на детские фантазии и сны, фантомы прочитанных книг, и предпочитает не рассказывать о них посторонним и медикам.
Я повернул над рекой, опустился слегка пониже, повел ховер против течения, над течением. Хороший Иртыш, жаль, не блестит, как настоящий.
– Сейчас он вспомнит сову, – прошептала Мария.
Все видят сову, и это загадка VDM-фазы.
Есть несколько исследований, посвященных феномену «сна совы». Анализу были подвергнуты более двадцати тысяч рассказов о сове, и не обнаружено ни одного, заметно отличающегося от остальных.
– Все люди видят сову, – сказал Уистлер. – Видят одинаковый сон. Один на всех. Один. На. Всех.
Это Уистлер произнес многозначительно. Я услышал. Чтобы мы услышали.
– Раскрывайте надежные зонтики – грядет вторая порция утреннего вранья, – вздохнула Мария. – Уистлер, еще немного, и почетный кубок Каммерера твой.
– Зачем так о Каммерере? – с обидой спросил Уистлер. – Человек был оклеветан, раздавлен, ты же прекрасно знаешь…
– Ну да, оклеветан… Мастер шприца и саламандры…
– Мария, зачем ты?
Я пытался найти место, где мы останавливались в прошлый раз, бесполезно – река успела подняться, камень, до которого я плавал за Барсиком, скрылся под водой. В верховьях дожди, дожди с юга, холод с севера, скоро сойдутся над нами, полярный день переменится в ночь.
– А я поднимаюсь в семь двадцать три, – сказал я. – Не каждый день, но пять раз в неделю обязательно.
– В этом ничего удивительного, это всего лишь внутренние часы, – заметила Мария. – Тик-так.
– Нет, – возразил я. – Внутренние часы здесь ни при чем. Дело в том, что просыпаюсь я рано, около шести, не знаю, что делать, продолжаю лежать, ворочаюсь, пытаюсь снова заснуть, думаю. Потом мне надоедает, я понимаю, что пора проснуться, встаю с постели – и на часах семь двадцать три. Семь двадцать три.
– Да пребудет с нами Великий бортник, – сказала Мария. – Ян, надеюсь, ты любишь мед?
– Я не вру.
– Ян, дружище, ты не понял! – Уистлер похлопал меня по плечу. – Любезная Мария намекает.
Река распухла, и я выбрал для посадки берег повыше, почти обрыв.
– Я просыпаюсь в семь двадцать три, – повторил я.
– И ты, Ян, туда же – Мария потерла лоб. – Мы все подверглись… и это начинает пугать. Пожалуй, я сама схожу к Штайнеру. Если ваше Жюри не прибудет в ближайшее время, мы тут все повредимся рассудком, вариантов, похоже, нет…
Мария постучала по виску, быстро посмотрела на меня, покраснела.
– И куда на самом деле исчезли люди? – спросила она. – Когда мы сюда прилетели, в столовой работал повар, но я его не видела уже несколько дней…
– Достаточно увидеть разницу между случайностью и случайностью, это не так сложно…
Уистлер вдруг замолчал, и молчал, наверное, минуту, ему в голову явно пришла мысль, и он обдумал ее, а потом объявил, что никто почему-то не догадался изучить тех, кто в VDM-фазе не видел сову. Почему они не видели сову?
– Я бы не стала этого делать, – посоветовала Мария. – Изучать. И прочее…
– Отчего же? – спросил Уистлер.
– Сам рассуди – все видят сову… Серую сову в серых камнях. А кто-то не видит сову. Что это может означать? Кем является тот, кто не видит сову, когда все ее видят?
– Маша, Ян, вы сегодня меня повсеместно радуете! Мы здесь определенно не зря, я начинаю привыкать к Регену, прекрасная планета… Слушайте, а давайте всех выпустим?!
– Кого? – не понял я.
– Всех! Трюмы «Тощего дрозда» забиты животными в стазисе, а мы их выпустим! Они разбегутся по окрестностям, Штайнеру придется два месяца их ловить, это ужасно смешно…
Уистлер принялся хихикать.
– Тогда Штайнер от нас отстанет, будет ловить лосей и яков… Ян, да прилетели же!
Иртыш.
Я поставил ховер в нескольких метрах от берега, откинул фонарь, Уистлер выпрыгнул первым, я за ним, на мох. Здесь не пахло цветами, пахло льдом, близким снегом.
Уистлер смотрел под ноги.
Барсик не торопился выпрыгнуть из кокпита, выставил наружу тяжелую морду, нюхал воздух.
– Гулять!
Уистлер попытался вытянуть Барсика, но тот растопырился лапами и гулять не стал, Уистлер махнул рукой и стал копаться в багажном отсеке.
Мария спустилась на землю.
– Прохладно…
Уистлер достал из багажного отсека походный ранец.
– Универсальный ранец, прекрасная вещь… – приговаривал Уистлер. – Наша цивилизация похожа на универсальный ранец, вы не замечали? В нем есть все на все случаи жизни – вечная парящая лампа, нервущаяся веревка, запас воды и пищи на три недели, восьмичасовой запас кислорода, транспондер СЭС… думаю, что на Регене не работает… А парашют работает! В ранце ведь есть парашют! Если ты случайно сорвешься с Эвереста, сработает система спасения, вокруг тебя надуется сфера… Какая тоска…
Уистлер бросил ранец на мох.
– А вот это вам не парашют, это…
Уистлер выволок из багажа громоздкий оранжевый чехол.
– Это незаменимо…
Уистлер снял чехол.
Портативный модулятор погоды «V‐AN». Одна из первых моделей, похож на марсианский треножник.
– Это… – Мария щелкнула модулятор по медному колпаку. – Это… Я не знаю, что это… Планетарный буй? Гляциозонд?
– Модулятор погоды, – сказал я.
– Они еще есть? Ты же говорил… дурной тон…
– Это предрассудки! – Уистлер хлопнул по колпаку. – Прекрасная вещь, нашел в трюме. Средь книг и спящих вепрей…
У поздних моделей имелся встроенный нейроблок, с его помощью модулятор подстраивал погоду под настроение окружающих, на аппарате Уистлера такой отсутствовал, сугубо ручное управление, кнопки и сенсоры.
– Мой отец был обычным человеком, – сказал Уистлер. – Он изобретал космическую связь… но изобрел лишь это. Вернее, усовершенствовал…
Действует в радиусе двухсот метров.
– Такое случается постоянно, история знает сотни примеров, – сказала Мария. – Строили актуатор потока Юнга, но построили… В сущности, ничего не построили. Уистлер, а тебе не приходило в голову, что Большое Жюри собирается не по поводу фермента LC? Что цель не в этом?
– А в чем же тогда?
Уистлер пытался разобраться в функциях модулятора, в ста метрах над нами в воздухе возникла расплывчатая радуга.
– Например, наложить мораторий на работы в области синхронной физики.
Радужная клякса расползлась, сделалась похожа на осьминога, потом на медузу, растеклась, превратившись в разноцветный планктон.
– Ты что-то про это знаешь?
Уистлер