– Пожалуйста – что?
– Мингю.
Чонхо не отвечает на его вопрос. Он лишь зовет по имени и просит взглядом, который остается багряной вышивкой точно вдоль вен. Он только взглядом больно делает и выжигает своими яркими глазами душу. Мингю жмурится. Мингю задыхается. Он не может никак.
Это все неправильно. Вот так – неправильно. Чонхо не должен просить его уйти, не должен настаивать на этом, даже не задумываясь над тем, чтобы найти какое-то другое решение. Оно ведь есть, Мингю уверен. Всегда есть. Но Чонхо лишь умоляет глазами безмолвно, смирившись и опустив руки сразу же, едва. Это неправильно. Вот так – неправильно. Быть запредельно близко друг к другу, но в то же время – непостижимо далеко.
Его хватают за руки, тянут к себе, шею сжимают пальцами. Мингю чувствует, как на его затылок ложится ладонь, и сдается. Сдается, потому что он не настолько сильный человек, чтобы бороться со всем этим, чтобы противостоять всему, что свалилось сверху на то, что уже было, чтобы…
Чонхо обнимает его – и будто душу выкрасть пытается. Обнимает – и украденную жизнь с лихвой возвращает. Обнимает – и словно жить иначе не может, как будто Мингю и вправду то единственное, что имеет значение. Сам же Мингю – дробится на чертовы соты, потому что знает, что ни своей, ни чужой жизнью не перекрыть то, что произойти должно потому, что так предрешено. Пошла ты на хуй, жизнь. Пошла ты на хуй, Вселенная.
– Ты ведь знаешь, – шепчет Чонхо ему на ухо, – ты ведь понял, как можешь вернуться.
– Да. – Мингю дышит тяжело, а затем скребет ногтями по чужой спине. – Но мне похуй. Я ни за что и никогда не…
– Ты умираешь, Мингю. – Чонхо отдаляется (на миллионы световых лет), глядит на него потемневшим взглядом. Звезды в его глазах уже не такие яркие. Они затухают. – Этот мир тебя убивает. С самого начала убивал.
– Неправда. – Он мотает головой, от чего по вискам стреляет болью. – Неправда. Он, наоборот, вернул мне меня же. А все, что происходит с моим телом… Я могу это вытерпеть. Мне кажется, что я что угодно смогу теперь, понимаешь? Но только до тех пор… До тех пор, пока я здесь, – Мингю опускает взгляд, – с тобой. Поэтому не заставляй меня… Не заставляй меня уходить.
– Ты правда думаешь, что я буду спокойно смотреть на то, как ты стремительно угасаешь прямо на моих глазах? – Чонхо сжимает кулаки.
– Нет. Нет, но…
Они замирают одновременно, когда несколько тяжелых капель бьют по окну. Мингю в ужасе стынет телом и душой, потому что прекрасно понимает, что может последовать за всем этим. Понимает и отталкивает от себя Чонхо, перекатываясь на противоположную сторону дивана. Осознание, что его действительно могут насильно подтащить к зеркалу, что эти минуты могут стать последними, что он еще совсем-совсем ничего не успел сделать… Осознание всего этого дает такой выброс адреналина, что Мингю больше не чувствует ни капли усталости и рывком перепрыгивает через спинку дивана, но далеко уйти не успевает.
– Блядь. – Чонхо хватает его поперек и встряхивает. – Господи, если бы ты только знал, как я тебя ненавижу иногда.
– Я знаю. – Он вырывается, встает на ноги, но теряет равновесие, впечатываясь спиной в стену. – Я знаю.
– Просто, пожалуйста, – голос Чонхо срывается и ломается где-то на середине фразы, – если ты знаешь, что нужно делать, чтобы ты жил, почему ты не можешь просто взять и сделать это?
– Потому что я не могу! – орет Мингю, и чувство такое, что на последнем издыхании. – Я что угодно, блядь, могу, но только не уйти и оставить тебя!
Часы настолько громко тикают, что крик его кажется шепотом. Он отшатывается к дверному проему и спотыкается по пути. Секундная стрелка врезается в воздух громким ударом.
– Не можешь уйти? А о том, чего не могу я, ты не подумал? – Чонхо подходит ближе, но сам спотыкается, ибо совсем не смотрит под ноги. – Ты думаешь, я хочу, чтобы ты ушел? Чтобы оставил? Думаешь, я сплю и вижу это? Ты прекрасно знаешь, что нет! Но если это единственный выход… – Он не договаривает.
Часовая стрелка замирает. Морозит мертвыми секундами уходящие мгновения. Мингю глядит на настенные часы, а затем срывается с места. Бежит к ванной и вваливается в нее, как мешок картошки. Запирает дверь за собой и подпирает ее спиной, давя рукой новый приступ кашля, который вовремя настолько, что и представить нельзя. В дверь с обратной стороны врезается Чонхо.
– Открой!
Мингю вздрагивает вместе с самой дверью, о которую ударяется чужой кулак.
– Открой, или я ее просто с петель сниму!
Он не отвечает. Хватает пальцами кровь, которая начинает течь из носа так обильно, что первые же капли летят на кафель. Мингю зажимает нос рукавом рубашки и жмурит глаза, пытаясь абстрагироваться от ударов по двери, от голоса Чонхо. От всего мира. Начинает про себя отсчет.
Сто восемьдесят, сто семьдесят девять, сто семьдесят восемь…
– Как был эгоистом, так и остался! – Чонхо шлепает ладонью по дереву и начинает истязать дверную ручку. Та дергается как ненормальная, пару раз врезается Мингю в поясницу.
Он все еще молчит. Сглатывает кровь, стекающую по гортани. Считает. Сто сорок два, сто сорок один. На грудь давит болезненное осознание, что он, черт возьми, закрылся в ванной не от кого-то там, а от Чонхо. Он спрятался в ванной от Чонхо, каждая секунда рядом с которым – бесценна. Они должны быть не по разные стороны этой чертовой двери, они должны быть рядом, но они… Что они?
«Не отпущу», – сказал Чонхо однажды, а теперь умоляет его уйти.
«Я не могу остаться», – сказал Мингю однажды, а сейчас готов умереть, лишь бы не уходить.
Девяносто пять, девяносто четыре, девяносто три…
– Мингю, твою мать, открой сейчас же! – Чонхо пытается сделать голос угрожающим, но какое там – Мингю слышит, что тот напуган. Слышит, что тот на грани истерики. И от этого становится еще страшнее.
На сорока семи рукав рубашки полностью пропитывается кровью, и тяжелые мутные капли начинают капать вниз, разбиваясь о кафель на множество мелких. Он сползает на пол и подтягивает ноги к груди, утыкаясь кровоточащим носом в колени.
– Мингю, пожалуйста. – Чонхо больше не долбится в дверь и звучит совсем тихо. – Пожалуйста, просто открой. Пожалуйста.
На двадцати девяти он понимает, что все это бессмысленно. Он не сможет прятаться вечность. Он не может сидеть здесь и