Спустя несколько минут (и такое количество зажженных свечей, какое вызвало бы сердечный приступ у пожарного) я вернулся к Аде.
Она была там же, где я ее оставил – раскинулась, словно нагая нимфа, на моей постели.
Я опустился перед ней на колени, принялся покрывать поцелуями и легкими укусами, начиная от ног и выше. Дойдя до талии, сжал ладонью бок – и Ада захихикала.
Захихикала! Мог ли я на такое надеяться? Чтобы почаще слышать этот тихий, задыхающийся девчачий смешок, я готов был убиться об стену… в хорошем смысле.
– Щекотно! – пожаловалась она.
Тут уж мне ничего не оставалось, как защекотать ее до полусмерти. Она отбивалась и смеялась, а потом сказала с широкой улыбкой: «Ну ты и мерзавец!» – и тогда я ее поцеловал.
– Посмотрим, что ты обо мне подумаешь, когда увидишь, что я приготовил в ванной!
Я встал с постели и подхватил ее на руки, вместе с одеялом и всем прочим. За это был вознагражден новым приступом хохота – и не мог поверить своему счастью.
Дойдя до ванной, я поставил Аду на ноги. Она выпустила из рук одеяло и молча, широко раскрытыми глазами смотрела на открывшуюся сцену – горящие свечи, разноцветные пузырьки. Будь у меня розовые лепестки, я бы и их разбросал, но нет в мире совершенства.
– Вот это да! – сказала она. – Хорошо бы у вас почаще выключали свет!
«Согласен», – подумал я.
Она взяла меня за руку и потянула за собой. Ванна была просторная – хватит места для обоих.
Ада уже хотела шагнуть в ванну, но я ее остановил. Сперва наклонился и потрогал воду: не слишком ли горячая? При этом на лице у нее промелькнуло выражение, которого я прежде не видел и не понял, что оно означает – а выяснять сейчас не хотелось.
– Все хорошо, – сказал я, и Ада шагнула в ванну и присела, почти погрузившись в воду.
Я сбросил трусы и шагнул следом. Устроился в ванне, усадил Аду на себя, прижал к груди – и оба мы расслабились, нежась в ароматной воде.
Ада тихо застонала – для моих ушей этот стон прозвучал сладостной музыкой.
– Как же хорошо! Просто идеально!
«Как и ты», – подумал я.
Мы с Адой сидели в ванне, пока вода не начала остывать; после этого я заставил ее вылезти – не хотел, чтобы она простыла на моем попечении.
Я отправил ее в комнату одеваться (можно сказать, наступив на горло собственным желаниям); в это время прибежал Вейлон, и я понял, что пора проведать Лоретту.
Лоретту.
Эта женщина уверяла, что не любит кантри, а сама назвала телочку в честь Лоретты Линн!
Вейлон повел меня в гараж. Лоретта по-прежнему лежала в своем «гнездышке», но уже не спала. Увидев меня, телочка неуверенно поднялась на ножки. Вот и хорошо – значит, она в полном сознании, и рефлексы работают как надо.
– Привет, детка! – сказал я, подходя ближе. – Кушать хочешь?
Лоретта была еще кроха. Совсем маленькая. Нечего и надеяться, что она сможет есть сухой корм: пока что ей нужен заменитель молока. При мысли о крохотном теленке, отбившемся от матери, у меня сжимается сердце, но на ранчо это обычное дело. Такое происходит по миллиону разных причин, особенно у впервые отелившихся коров, и это никак не предотвратить.
Однако можно подобрать теленка и не дать ему умереть голодной смертью. К нам на «Ребел блю» то и дело попадают телята-младенцы, которых мы выкармливаем из бутылочки – и, признаюсь по секрету, я этому только рад. Мне нравится о ком-то заботиться.
Я отправился в глубину гаража, где у нас хранится множество разных припасов – не так много, как на конюшне, но тоже порядочно.
Разыскав примус, вскипятил в чайнике воду. Дал ей остыть, проверил температуру, капнув себе на запястье, замешал молочную смесь и хорошенько ее потряс. Затем присел рядом с Лореттой и принялся поить ее из бутылочки. Соски для коров пока не изобрели, так что приучение телячьего младенца к искусственному молоку требует ловкости рук и немалого терпения.
Когда Лоретта наконец присосалась к бутылочке, я услышал, как открывается дверь в гараж. Сердце подпрыгнуло и сильно забилось; я понимал, что сюда может идти лишь один человек.
Даже в трениках и в толстовке с капюшоном Ада оставалась самой прекрасной женщиной, которую я встречал. Увидев меня с Лореттой на коленях, она замерла на пороге.
– Серьезно? – сказала она наконец. – Сидишь тут без рубашки и кормишь из бутылочки маленького теленочка? Да ты понимаешь, что со мной делаешь?
Я только подмигнул в ответ.
– Совести у тебя нет! – простонала она.
– Иди сюда, – пригласил я, – посиди со мной.
Она села рядом, опершись спиной о стену. Подбежал Вейлон, положил голову ей на колени, и Ада начала гладить его по голове.
– У тебя там просто молоко? – спросила Ада, указав на бутылочку.
Я покачал головой.
– Заменитель молока. Вроде детской смеси, только для телят.
– Каждый день узнаю что-то новое! – пробормотала Ада, и некоторое время мы оба сидели тихо.
– Как ты, нормально? – спросил я, вдруг испугавшись, что она снова от меня бежит, пусть и только в мыслях.
Она кивнула.
– Можно тебя кое о чем спросить?
– Конечно, о чем хочешь, – искренне ответил я.
– Я хотела узнать… – Она поколебалась и после долгой паузы закончила: – О депрессии.
Вот оно что! Теперь понятно, почему смущается. Людям обычно неловко говорить на эту тему, но я ничего неудобного в этом не вижу. Депрессия – часть моей жизни, такая же, как семья, увлечения, мечты. Я стараюсь говорить о ней так же, как и обо всем остальном – с уважением и заботой.
– Спрашивай, – подбодрил я Аду, постаравшись, чтобы это прозвучало помягче.
– Ты… – она снова остановилась; я видел, что она тщательно подбирает слова, – все время так себя чувствуешь?
Хороший вопрос.
– Нет, – ответил я. – В последнюю пару лет все не так уж плохо. Я нашел работающие методы – подобрал себе таблетки, терапию, режим дня, – и стало намного лучше. Вейлон тоже очень помогает. Не знаю, что бы я без него делал.
Мне вспомнились времена, когда было гораздо, гораздо хуже. Я всегда плохо переносил перемены. Любые резкие изменения выбивают меня из колеи. И еще, наверное, мне жизненно необходимо о ком-то заботиться. Пока Эмми не уехала учиться, я заботился о ней. Пожалуй, мы с Густом чувствовали особенную ответственность за сестру из-за того, что мамы с нами уже не было. Густ охранял и защищал ее – в самом буквальном смысле; я просто был рядом.
Но Эмми