– Я понимаю тебя, дочка, но сама посуди. Что мы можем супротив воеводы? Сила у него большая, а против неё не попрёшь. Ты должна согласиться. Ведь у тебя такая хорошая дочь. Надо и о ней подумать.
– Я и так постоянно о том думаю, Герасим. Да ничего путного не лезет в голову. А как же Егор? Он ведь меня выгонит. Так ведь с бабами поступают. Что мы для них?! Часто хуже рабов живут они.
– То-то и оно, что они. Не ты, Анюта. Егор к тебе хорошо относится. Он поймёт. Не дурак же он в самом деле! Да и я подмогну ему в этом деле. Бедная ты, конечно, да так повелось у сильных мира сего. С этим ничего не поделать, дочка.
Анюта слушала вполуха, больше о своём думку думала. А Герасим всё увещевал, уговаривал, надеясь отвести беду от своего дома. Помнил угрозы воеводы, а с ними надо считаться.
И Анна понимала, что значит для Герасима её отказ. Проведя всю ночь без сна, она решила, что деваться некуда – надо идти в избу воеводы. С этой мыслью и заснула под утро. И весь день только и думала про это, что её ждёт вскоре.
Перед обедом заявился человек, одетый бедно, спросил у Анны, с любопытством оглядывая её лицо:
– Так это ты Анна, Егорова жена?
– Она. Что надо тебе? – испуганно спросила женщина, прикрываясь концом платка.
– Соберись получше, я за тобой приду в сумерках. Отведу в острог, приказ воеводы. Не вздумай брыкаться. Будет хуже. А то твоя дочка? – Он глядел на ребёнка, только что насосавшегося молока и сонно щурившего глазки. – Красивая, как мать. Так ты слышала? Будь готова и жди.
Человек ушёл, а Анюта уложила дочь спать и стала обдумывать своё положение.
«Стало быть, не отвертеться, – думала она. – Значит, надо так повести себя, чтобы получить побольше с воеводы. Для будущего. Я из него всё вытяну, бабника проклятого. А потом погляжу, что и как. Егор вернётся не скоро, и к тому времени может всё закончиться или утрястись. Надо думать о дочери».
Нюрка с сожалением и жалостью в глазах поглядывала на Анюту. Ничего не говорила. По глазам Анна видела, как девочка переживает, и слёзы сами собой навернулись на глаза.
Приближалось время, когда за нею придут. Узелок она уже приготовила, с Нюрой договорилась и обещала посещать дом Герасима почаще.
– Ты о дочке не шибко беспокойся, Анюта, – как-то слишком просительно говорил Герасим. – Нюрка присмотрит, да и ты будешь приходить кормить. Или кормилицу найдём. Там видно будет. И побереги себя, дочка. Прошу тебя.
– Да ладно, Герасим! Я уже обо всём передумала. Стало быть, так Бог порешил. За грехи мои тяжкие, – бодро ответила Анюта, хотя сама не верила уже в такое.
Посыльный появился в сумерках, как и обещал. В избах засветились лучины, люди собирались ко сну. Анна попрощалась с Нюркой, Герасимом, словно уходила далеко и надолго. Стало ещё тоскливей. Она привыкла уже к дому кормщика, Нюрке и к новому укладу жизни.
Молча шли по тёмным закоулкам. В молчании же им открыли калитку, и скоро Анна оказалась в обширной избе воеводы. Какая-то баба шмыгнула прочь, но кто-то уже вышел, прикрывая ладонью племя свечи. И тихий голос проговорил:
– Иди за мной, баба. Узелок оставь в сенях. Не пропадёт.
Провожатый стукнул в низкую толстую дверь и открыл её. Толкнул Анну и исчез. А Анна оказалась в небольшой горенке, освещённой двумя свечами в бронзовом подсвечнике. Из-за стола с мисками и кружками на скатерти встал воевода.
– Наконец-то! – воскликнул он довольным голосом. – Проходи, красавица! Будем ужинать. Давно жду, уж и остыло всё.
Анна молчала, а воевода протянул руку, взял её за пальцы и подвёл к столу, усадил на лавку со спинкой и покрытую ковром. Поправил фитили свечей и стал с интересом рассматривать Анну. Одета она была в самое лучшее платье, здесь показавшееся слишком простым, но которое подчёркивало её фигуру, на что и надеялась молодая женщина.
– Очень хорошо, что ты не отказалась, Анюта, – твёрдо молвил воевода. – Ты лишь не пытайся мне засорять мозги своими греховными заявлениями. Я всё про то знаю, красавица. Ты будешь довольна. И твоего Егора не обижу. А молва всегда зубы чешет про людей. Не бери в голову. Поужинаем? – спросил довольно и сам сел напротив, поправив подсвечник. Света стало больше.
Они молча ели вкусные блюда, но от вина Анна отказалась, заметив строго:
– Я бывшая басурманка, господин мой, и потому вина не пью. Уж прости меня за такое, боярин. А кушаний отведаю. Они у вас тут отменные, надеюсь.
– Как смешно ты говоришь, Анюта! Но мне нравится. Ты не возражаешь, коль я выпью вина? Оно у меня хорошее. Могла бы и отведать, полезно.
Анна с каждой минутой всё спокойнее чувствовала себя в этом доме. Воевода уже не казался ей таким страшным и неприятным. А тут он, загадочно улыбаясь, неожиданно заметил:
– Ты уже насытилась? Погоди, сейчас будет ещё что-то.
– Я и так сыта, господин, – скромно потупила она глаза.
– Уверен, что от следующего кушанья ты не сможешь отказаться. – И хлопнул в ладоши.
Дверь открылась; нагнувшись из-за притолоки, появился настоящий татарин. В халате, мягких чувяках, а в руках – казан. От него распространился аромат плова, Анна тотчас определила это. Воевода довольно улыбался, бросил громко:
– Настоящий плов, красавица! Ну что? Откажешься?
Анна первый раз улыбнулась, помолчала немного и бойко ответила:
– Такого я не ожидала, господин! Отказаться будет просто грешно! Настоящий?
Татарин поклонился и ответил с акцентом:
– Настоящий, ханум! Пальчики оближешь! Я мурзам такой готовил когда-то.
Он наложил в миску большую горку плова, источавшего такой аромат, что аппетит вернулся к Анне. Поглядывая лукаво на воеводу, принялась с наслаждением есть, облизывая пальцы.
Воевода молча наблюдал, слегка улыбался, глаза блестели похотью.
* * *
Анна бежала по тёмным ещё переулкам посада. Спешила к дочери. Её теперешнее положение уже не казалось ей таким уж ужасным.
Воевода оказался хорошим любовником. Да и она, используя свои умения, постаралась так его разжечь, что он просто изнемогал от страсти. И под утро заявил усталым голосом:
– Ну ты и баба! Надеялся на что-то такое, но не мог предположить, что ты так можешь, Анюта! Я весь твой, но сейчас мне требуется сон. Днём мне нужно на службу. А ты можешь пойти покормить свою малышку. Она у тебя просто прелестная девчушка! Иди уж, ступай.