Вот и Сан-Себастьян. Первое, что вырастает перед глазами, – это большой трехэтажный цирк, выстроенный бок о бок со станцией и предназначенный для боя быков. На станции много прогуливающихся нарядных дам с ребятишками, мужчины в беловатых фланелевых костюмах, испанские офицеры в обтянутых по ногам штанах, монахи разных орденов с молитвенниками в черных переплетах.
Глафира Семеновна взглянула в окно и сказала мужу:
– Видишь, какое общество! Это все, должно быть, приехавшие на купальный сезон.
– Все вижу, все, кроме испанских костюмов, – отвечал муж. – Ведь испанских-то костюмов никаких. Все последние парижские моды.
– Погоди. Ведь Испания-то только еще началась. Видишь, вон уж веера продают.
В это время к окну супругов подскочила девочка в платочке на плечах и с розой в волосах и стала предлагать дешевые бумажные веера, произнося:
– Абаникос, сеньора… Кинсзе сентимиес…
– Мерси, мерси… В Мадриде купим, – отмахивалась от девочки Глафира Семеновна.
И опять мчится поезд. Стали показываться горы, но скалистые, неприветливые.
– Туннель в четыреста метров, а потом в тысячу… – сообщает мужу Глафира Семеновна из путеводителя. – Теперь мы проезжаем мимо городка Эрнани.
– Постой… Да ведь Эрнани-то опера, – говорит муж.
– Есть опера, есть и станция. Сейчас туннель. Туннелей ужас что будет! Считай и записывай.
– Пожалуй. Только к чему нам?
– А может быть, Петру Семенычу в письме будешь хвастать. Так и так, мол, поезд идет почти что под землей. Только что выскочит из одного туннеля, как уж влетает в другой…
– А пожалуй, что это будет хорошо! – оживился Николай Иванович. – Тут можно приплесть каких-нибудь подземных зверей.
– Ну, уж это слишком… Какие же такие подземные звери? – возразила супруга.
– Да нет-то нет подземных зверей, это действительно. Но я думал для красного словца… Ну, не подземные звери, то можно так: «В туннелях, мол, попадаются скелеты допотопных животных… Повсюду человеческие черепа…»
– Брось, брось… Никто этому не поверит, и над тобой же смеяться будут.
Поезд вбежал в туннель, погромыхал в нем минуты две, выскочил на свет божий и снова спрятался под горой. В какие-нибудь полчаса пробежали пять туннелей.
Иванов говорил жене:
– Подземных зверей в этих туннелях, разумеется, нет, а летучих мышей, я думаю, очень много. Летучие мыши любят такие темные места. Вот я и напишу Петру Семенычу: в туннелях попадались гигантские летучие мыши, величиною с индюка. Они бились о стекла окон и старались влететь в вагон.
– Ну, уж этому-то совсем не поверят, – отвечала супруга. – Летучие мыши всякого шума боятся, так как же они могут быть в туннеле, где громыхают поезда!
– Ла ведь это совсем особенные летучие мыши. Можно написать, что я выстрелил в одну из револьвера и убил ее.
– Не пиши. Не поверят.
Поезд остановился на станции. Глафира Семеновна выглянула в окно и на станционном доме увидела надпись: Villabona.
– Виллабона станция. Тридцать шесть километров от границы проехали, – проговорила она.
Станция была еще грязнее предшествовавших станций. На платформе около двери с надписью Venta, то есть винная лавка, сидели пять-шесть мужчин в одних жилетах, играли в карты и пили вино из высоких бокалов. Из дверей буфета несся запах жареной баранины. Опять марширующие жандармы и просящие нищие с одеялами, перекинутыми через плечо, но в рваных пиджаках или блузах без всякого намека на испанские костюмы.
Николай Иванович опять возгласил:
– Где же, в самом деле, испанцы-то в своих нарядах? Где испанки в мантильях и красных чулочках при коротеньких юбочках? Ничего я здесь не вижу испанского: ни нарядов, ни гитары, ни кастаньет. Хоть бы одна какая-нибудь каналья пробренчала на гитаре!
– Погоди, может быть, дальше и будет. В путеводителе сказано, что теперь мы проезжаем провинцию басков, – отвечала жена.
53
Поезд мчался. Проехали Тулузу, проехали Зумарагу, несколько маленьких полустанков и приближались к Алсасуе. Поезл наполовину шел пол землей. Николай Иванович успел уже насчитать до тридцати туннелей.
– Нигде еще мы такой подземной дороги не видели, сколько ни странствовали, – заметила Глафира Семеновна. – Алсасуя стоит в ста трех километрах от французской границы, это меньше чем сто три версты, а сколько уже ты насчитал туннелей!
– Двадцать девять, – откликнулся супруг. – Но это все наплевать. А меня поражает, что настоящих испанцев и испанок не видим. Все пиджаки, пиджаки и женщины в обыкновенных платьях. Затем, об Испании я бог знает что воображал, думал, что повсюду апельсинные и лимонные рощи, а тут скалы, скалы и скалы.
– Так ведь мы в горах едем. Погоди, на равнину въедем. Впрочем, вон лужайка, и на ней барашки пасутся, – указала Глафира Семеновна. – В Алсасуе буфет и фонда… Можешь рюмку хересу выпить. Да купи мне сельтерской воды и яблоков.
– Лучше, матушка, я полбутылки хересу куплю, – сказал супруг.
– Уж сейчас и полбутылки! Зачем же напиваться-то?
– Не напиваться, а полбутылки дешевле. С какой стати дать наживать буфетчикам!
Станции Алсасуя. Опять марширующая пара жандармов, опять нищие с папиросами и одеялами через плечо. Николай Иванович побежал в буфет.
– Ля митд бутеля херес, – сказал он буфетчику, стоявшему за стойкой без сюртука, и, когда ему тот подал херес, ужасно обрадовался, что поняли его испанскую фразу, почерпнутую из словаря. – Мансана, мансана… Трез мансана… – прибавил он и показал три пальца.
Буфетчик дал ему три яблока и вручил сдачу, разменяв луро – серебряную монету в пять пезет.
К супруге Николай Иванович прибежал в восторге.
– По-испански, оказывается, отлично говорю. Всё поняли. И какой премилый человек буфетчик! Папирос себе купил. Настоящих испанских папирос. Спичек коробку – и это уж не французская дрянь, серенки, а такие же, как у нас, хорошие спички, – рассказывал он, захлебываясь. – На станции в буфете много народу. Сидят, пьют и лук испанский жрут, но костюмов испанских – никаких.
– А знаешь что? Может быть, здесь, в Испании, испанские-то костюмы по праздникам только носят, а сегодня будни, – заметила Глафира Семеновна. – Ты разочти: ведь испанские костюмы должны быть дороже обыкновенных.
– Да, да… Пожалуй что и так. Но послезавтра воскресенье, и, стало быть, мы их увидим в Мадриде. В воскресенье будем церкви осматривать. Вот где мы женщин-то в испанских костюмах увидим. Испанки – религиозный народ, и, наверное, в церквах их будет множество. Я даже стихотворение насчет их набожности помню.
И Николай Иванович продекламировал:
Издавна твердят испанки:
В кастаньеты звонко брякать.
Под ножом вести интрижку
Да на исповеди плакать —
Три блаженства только в жизни.