Забавно, но мне и в голову не пришло обратиться к властям, чтобы признать себя виновной в убийстве Стратоса и попытаться убедить их, что я действовала в целях самообороны.
Кем я себя возомнила? Я не могла позволить, чтобы вина легла на Олега, даже учитывая, что он был мертв.
Марла же пыталась убедить меня в обратном: если я во всем признаюсь, то это только сильнее усложнит нашу жизнь, а Олегу уже все равно. К тому же библиотекарь явно отправился на Немецкий пляж с твердой решимостью покончить со Стратосом. Так что в каком-то смысле ему это удалось.
На самом деле все это не имело значения.
Воспоминания об Олеге затмевали все остальное. Я ощущала, как скорбь заполняла меня, готовясь излиться потоком слез, которые я сдерживала все утро, но была слишком гордой, чтобы позволить печали взять верх. Нет уж, я ни за что не заплачу, тем более сидя перед Фритц-Брионесом.
Мой друг умер. Он ушел, так и не дав мне получше его узнать.
Кем же был Олег на самом деле? Почему он решил отправиться к Стратосу в одиночку? И самый главный вопрос: кем был тот безумец с искаженным гневом и злобой лицом, который занял его место и поджег труп Стратоса?
– Я компенсирую ущерб. За все.
Фритц-Брионес произнес эти слова, не глядя на меня. То, что он упомянул возможную компенсацию, заставило меня увидеть его таким, каким он и являлся: жалким. Он был из тех ублюдков, которые считают, что все можно купить. Когда мы только познакомились, я это уже заподозрила.
– А этот мальчик, Олег…
Он сделал паузу и на этот раз – поднял глаза и взглянул на меня с озадаченным выражением лица человека, считающего, что он заслуживает объяснения, соответствующего обстоятельствам.
Я уже хотела что-то ему ответить, но, услышав имя своего друга из уст этого негодяя, ощутила неожиданный приступ ярости. Мне захотелось одним прыжком перемахнуть через разделявший нас стол и хорошенько его поколотить, засунув ему в глотку каждое из его чертовых многоточий.
Вместо этого я очень медленно поднялась на ноги. Я молча проклинала тот день, когда познакомилась с этим человеком и позволила втянуть себя в историю, которую едва ли пережила. Повернувшись к нему спиной, я надеялась, что больше никогда в жизни его не увижу.
– Номер моего счета вы знаете, – сказала я.
Гнев Фритц-Брионеса ощущался как нечто осязаемое и опасное. Впрочем, мужчина быстро успокоился, вероятно, поняв, что мой уход заставит его наконец взяться за дело, которое он откладывал все утро: рассказать матери, что Хербст умер много лет назад, но его внук продолжал убивать людей и разрушать чужие жизни еще долгое время после его ухода.
Пусть рассказывает, что хочет. Меня это уже не касалось.
78
Марла прикурила сигарету, сделала затяжку и, задержав дым на несколько секунд, резко выпустила его. Лишь тогда она вновь взглянула на меня, прищурившись, сквозь дым.
– Значит, теперь можно не запирать дверь на ночь?
Ей хотелось знать, уверена ли я, что Стратос мертв, в чем у меня не оставалось ни малейших сомнений. Я не только видела, как он упал, но и стала свидетельницей того, как Олег поджег его труп. Этот ритуал напомнил мне старые фильмы о вампирах, главные герои которых не только должны были уничтожить монстров, но еще и убедиться, что те не вернутся к жизни, чтобы отомстить.
– Никто за нами не явится, Марла.
– Ну, полиция может и прийти.
– Конечно. Все возможно.
– Если придут, скажи им, что это моих рук дело. Я не против взвалить на себя вину.
Я даже не стала ничего на это говорить. Марла взяла ответ на себя, устремив взгляд на кончик сигареты. Дым поднимался вверх, образуя завитки, растворявшиеся в воздухе, прежде чем добраться до потолка.
– Значит, Библиотека Еврейской общины Рима сгорела в пожаре, – констатировала она.
– Мы не можем этого точно знать.
– Но это возможно.
– Если хочешь знать, никакой Библии Сончино я там не увидела.
На самом деле я понятия не имела. Я не знала, перенес ли Стратос эту потерянную коллекцию в бункер, который использовал в качестве убежища, или бросил ее по пути. Черт возьми, я даже не могла быть уверена в том, что именно Хербст ее украл. И никогда этого не узнаю.
– Ты могла бы прихватить побольше книжек, когда убегала, – заметила она. – На дорожку, так сказать.
– Мне это даже в голову не пришло. Я была слишком занята тем, что спасалась от огня.
Это было правдой. Воспоминания обо всех этих навсегда утраченных жемчужинах литературы, уничтоженных языками пламени, терзали меня гораздо меньше, чем я ожидала.
– Что ж, очень жаль, сестричка. Она, конечно, говорила это не всерьез. Я понимала, что Марла была очень рада видеть меня целой и невредимой. Другой вопрос, что она изо всех сил старалась это скрыть за вечной маской сарказма. – Есть одна вещь, над которой я не могу перестать ломать голову, – сказала она. – Вальдерроблес сказал, что Хербст был убежден, что стал жертвой какого-то проклятия.
– И что?
– Ну, мне просто любопытно. Недавно я прочитала одну статью, в которой говорилось о проклятиях, которыми в Средние века библиотекари защищали своим книги. Они обычно размещали их на первой странице, чтобы отпугнуть потенциальных воришек. Чаще всего это были довольно жесткие угрозы, типа, «кто посмеет украсть эту книгу, пусть умрет и будет предан анафеме».
Я об этом слышала. В те времена книги ценились намного выше, чем сейчас, так что их кражи были настоящей катастрофой. И чтобы хоть как-то их сдерживать, многие библиотекари и писцы включали в свои тома проклятия. Считалось, что чем более грубыми и гротескными они будут, тем больший эффект возымеют.
– То есть ты считаешь, что Хербст стал жертвой одного из тех проклятий, предназначенных для похитителей книг.
Звучало абсурдно, но Марла пожала плечами, словно пока не решалась так быстро отказаться от этого варианта.
– Он потерял жену и дочь, – сказала она. – Если он и правда считал, что это было результатом проклятия, то чувство вины, наверное, грызло его до последнего вздоха.
Я не ожидала, что Марла поверит в подобную чушь, так что, отрицательно покачав головой,