И он вспомнил. В его маленьком мире, том мире, который доступен только ему, засиял свет, который словно играючи, звал его за собой.
Это дверь, дверь на ту сторону. В провал, из которого выглядывала большая мужская рука.
— Что ты там возишься? Сейчас или никогда, Натан! — закричал мужчина, но голос слышал лишь один Натан.
Он взглянул на Роуз, она гладила его по голове, а в ее чудных изумрудных глазах, которые Натану показались такими грустными, он увидел глаза мамы. Потому что только она смотрела на него с такой любовью и нежностью.
— Я люблю тебя Роуз, — прошептал Натан.
— А я тебя, — ответила Роуз и сильно прижала его к себе.
И тогда он схватился за сильную руку, и она стала утягивать его в свет, который исчез, как только мальчик оказался на той стороне.
Теперь, Роуз сидела одна, все еще сжимая руки в объятиях. Ей ни за что на свете не хотелось их отпускать, словно она все еще чувствовала тепло мальчика.
Она думала о том подарке, что приготовила для него на Рождество.
IV
Когда она исполнила последнюю строчку, Натан уже спал. Роуз никогда не считала пение своей сильной стороной, но мальчику кажется понравилось.
Сегодня, она проведет ночь в его комнате, чтобы решить дальнейшую судьбу Натана. И с уверенностью могла сказать, что мальчик нуждается если не в лечении, то хотя бы в простом общении.
Члены комиссии по заключительному решению, в которую входил доктор Беннет в том числе, настоятельно требовали не разбрасываться деньгами попусту. По записям Роуз, на данный момент, никто из врачей не верил в то, что у мальчика серьезные проблемы с психикой. Кто-то называл это синдромом Мюнхгаузена, а кто то, в их числе был и Адрианн, слишком богатым воображением.
Это было впервые, когда не смотря на знания и умения их применять, сказать ей нечего, потому что не нашла в том гигантском пласте познаний в таких тонких областях как психология и психиатрия, по которым она взбиралась с легкостью альпиниста, покорившего Эверест, ничего, стоящего ответа.
Она провела вчерашний вечер в единственном ресторане Уэллстона, требуя продлить лечение, хотя первоначальной целью этого похода была дружеская встреча, организатором которой являлся доктор Беннет.
— Даже если эта миссис Кэмпбелл возьмет еще пару кредитов на содержание своего сына в нашем учреждении, я не могу рисковать репутацией, — ответил он. — Ты не представляешь, сколько стоило мне сил, чтобы выделить для него комнату в этом отделении, ведь есть и более… влиятельные люди, которым действительно требуется наша помощь. А этот мальчишка, слишком опекаемый своей матерью, всего лишь заигрался со своей фантазией. Я тоже был когда-то ребенком, Роуз и не раз мечтал о всяких причудах.
В ответ, Роуз лишь презрительно усмехнулась и не успев доесть, она почти не притронулась к салату, однако оставила десятидолларовую купюру на столе, молча вышла из «Кватро Сезони», название которого было скорее всего позаимствовано у одного из ресторанов Нью-Йорка.
Ее мысли вернулись обратно в тихую и безмятежную комнату. Она взяла с собой кассетный диктофон Сони, на случай если мальчик будет разговаривать во сне. Для надежности, Роуз прихватила с собой и несколько пустых кассет. Она надеялась, что это поможет ей добиться положительного решения или хотя бы его отсрочит.
Роуз убедившись, что мальчик точно уснул, нажала на затертую от частого использования, кнопку записи. Монотонный шелест пленки в совокупности с ровным дыхание мальчика сделали свое дело. В какой то момент, она не помнит точно, но ее что называется «срубило» на время, а когда она подскочила от звуков, которые издавал Натан, мечась по кровати, то оказалось, что прошло уже пол часа.
Она удостоверилась в том, что запись продолжалась и принялась вслушиваться в бессвязную речь мальчика, потирая затекшую шею. Роуз уже не раз проводила подобные сеансы с другими пациентами, те лишь говорили в основном о своих мелких проблемах или вообще несли какой-нибудь бред из просмотренных недавно телешоу. Но у Натана нет тех недостатков, которыми обзаводятся, по обыкновению мужчины средних лет. Для нее он как чистый лист. И теперь, она хотела услышать, что же такое происходит в его голове, пока он спит.
Натан перевернулся на живот, оказавшись неподалеку от края с соседствующим поблизости диваном.
Его губы зашевелились в шепоте, который казался ей шепотом нескольких голосов. Словно мальчик о чем-то усердно спорил сам с собой, убеждая и не соглашаясь. Роуз пыталась вслушаться, они будто невнятны для ее ушей, обволакивая ее разум каким-то туманом.
Уже позднее у себя дома, завернувшись в теплое одеяло, она множество раз переслушивала запись и каждый раз ей слышалось одно и тоже:
— Ф'глот еррон'кал н'хаарт! Аз'гхана тухро горат!"
Слог и голос, с которым он произносил таинственную фразу, никак нельзя соотнести к тому, что ее сказал семилетний мальчик. Если бы она не знала источника записи, то с легкостью бы сказала, что владельцем этого голоса является взрослый мужчина с выделенным дефектом речи. И своей интонацией, он будто призывал кого-то или что-то к действию.
Натан вдруг закричал, так громко, что Роуз забыла о сне.
— Хорошо! Я покажу тебе дверь, только не трогай моих родителей.
Затем что-то невнятное, свистящее, незнакомое. А потом снова голос маленького Натана, с легким акцентом, который Роуз запомнила почти сразу.
— Ты обещаешь не трогать моих родителей? Вот дверь…, — он пожал во сне плечами и продолжил: — Не знаю… я просто попадаю сюда и все… нет, нет мы с Роуз друзья! Она ничего не знаете! Она ничего не знает!
Мальчик кричал и повторял фразу. Роуз стало не по себе. В комнате похолодело, словно через закрытое окно загулял сквозняк.
Врач, психоаналитик Роуз Грейсон, хорошо разбиралась в психологии, умело разносила своих коллег, дискутируя в этой области, в общем была уверена в своих профессиональных качествах на сто десять процентов, но то, что последовало за тем, как она попыталась встать с дивана, чтобы попытаться унять крики ребенка, не поддается никакой научной оценке.
Ее сбили с ног, да так, что она рухнула на пол ударившись головой. В глазах потемнело, но превозмогая боль, она все же попыталась подняться, хватаясь за ножку кровати,