— И знаете, о чём я жалею? Я изучил глобус, мог на ощупь определить любое озеро, любой приток, любой город. Но была одна маленькая выпуклость на территории России. Я не мог узнать, что она означала. Я гладил глобус ладонями, касался губами, целовал эту малую выпуклость. Желал узнать, что она значит. Не мог, не успел.
— Это был город Бухмет. Вы его целовали, к нему стремились. Бог привел вас в Бухмет.
Они сидели в разорённом клубе. В печи сгорала доска почета с передовиками производства. Кругом слепые, воздев пустые глаза к потолку, перебирали затворы автоматов.
— Я всегда чувствовал Бога, как тепло. Когда думал о маме, молился, чтобы она жила вечно. Когда думал о девочке, тоже слепой, желал, чтобы она коснулась меня рукой. Когда думал об Амазонке, её цветах и фантастических птицах. Стоило подумать о дорогом и любимом, и становилось тепло. Будто топилась печь. Вы не знаете, Михаил Соломонович, какого цвета Бог?
— Должно быть, он ярко-лазурный. Как крыло сойки. Как облачение ангелов на рублёвской Троице. Как мартовская синева в вершинах голых тополей.
— Как бы мне хотелось хоть на мгновенье увидеть цвет Бога! Увидеть лазурь!
— Увидите, Вениамин Маркович. Я поведу вас на штурм укрепрайона в квартале «Бета». Мы пойдём по минному полю. Я первый. Одни из нас подорвутся на минах, другие дойдут до высоток. За нами по проходам в минных полях двинутся отборные части. Там, на минном поле, во время взрыва, вы прозреете и увидите лазурь. Увидите цвет Бога. Пойдёте со мной, Вениамин Маркович?
— Пойду. Идите впереди, я буду ловить ваш запах и наступать в ваш след.
— Тогда к бою, Вениамин Маркович!
Батальон «Око» вышел на позицию, хоронясь в кирпичных развалинах склада. Кирпичи заслоняли от ветра. Бойцы жались друг к другу в своих пальто, тёплых куртках, кто в ушанке, кто в меховой кепке, кто в старомодном пирожке. У многих в руках были палочки, на поводках вилось несколько юрких собачек. Автоматы висели на ремнях, переброшенных через шею, пальцы, трогавшие железо, замерзали, и бойцы дышали на них.
— «Штык»! Я «Пригожий»! Огня не открывать! Дашь пройти батальону, тогда наступай!
— Понял тебя, «Пригожий»!
Сразу за стеной открывалось поле, просторное, белое. За ним уступами возвышался квартал «Бета». Высоковольтные мачты, как журавли, распростёрли стальные крылья и бежали, не решаясь взлететь, уменьшались вдали. Батальон «Око» атаковал без артподготовки. Слепые бойцы во время атаки мечтали прозреть и в потоках хлынувшего света ворваться в квартал и сокрушить неприятеля.
— Батальон! — голос Лемнера звучал певуче, словно объявлял начало танцев и приглашал кавалеров обратиться к дамам. — Батальон, вы самые отважные светоносные воины! Наша атака войдёт в историю войн! Я ваш командир, позывной «Пригожий»! Я с вами! Люблю вас!
Лемнер вышел из развалин навстречу белизне, веющему в поле ветру. Из удалённых высоток смотрели на него бинокли врага, целились пулемёты. Дома с чёрными окнами взирали множеством изумлённых глаз.
— Батальон, за мной! — Лемнер не бежал, ожидая, когда палочки слепцов начнут тыкать снег. Слепые выходили, держась друг за друга. Тёмные очки, палочки щупают снег, собачки тявкают, вьются на поводках.
Лемнер шёл упруго, снег похрустывал под подошвами. Не торопился, чтобы слепцы не отстали. Он был поводырь, вёл слепых к сверкающему прозрению.
— Я помню чудное мгновение, — Лемнер запел, голосом указывал атакующим путь, чтоб те знали: командир рядом, среди них, готов вместе с ними обрести сверкающее прозрение.
Блюменфельд, мотая палочкой, шёл следом. Правее выступал величавый слепец в шубе с бобровым воротником. В его руках была дорогая трость с серебряным набалдашником. Слева осторожно ставил ноги сухенький старичок, обмотанный шарфом, видно его снаряжала заботливая внучка.
Слепые выходили на поле и двигались к высоткам. Враг у пулемётных гнёзд и миномётных батарей с изумлением смотрел на шествие.
— Передо мной явилась ты! — пел Лемнер, и ветер уносил слова романса вслед убегавшим стальным журавлям.
Первым подорвался слепец в полушубке и валенках. Он шёл, воздев бельма к небу, и поднятая голова делала его надменным. Грохнуло, поднялся узкий взрыв. Казалось, рядом со слепцом встал другой человек. Слепец возопил криком убиваемого зайца и умолк. Лежал на снегу, а ветер сносил легкую гарь взрыва.
Вторым подорвался тучный слепец, перед которым вилась шустрая собачонка. У него под ногами полыхнуло красным, словно выдернули подставку. Он завалился на бок. Собачка с визгом бегала вокруг, не приближаясь.
Лемнер не пел, шёл медленно, не удаляясь вперёд, видя, как вокруг поднимаются взрывы и слепые валятся в снег. Белое поле покрылось чёрными метинами. Подорванные лежали, иные шевелились и вскрикивали. Другие продолжали идти, влекомые силовыми линиями, от которых не отвернуть, не уйти.
Лемнер приближал подошву к снегу, опускал, переносил на неё тяжесть. Ожидал увидеть под подошвой красный шар, который подпрыгнет и унесёт его жизнь. Взрыва не было. Среди падающих и кричащих людей он оставался невредим. Над ним летела невидимая сберегающая сила, отводящая ногу от мины. Он был угоден этой силе, был бессмертен.
Взорвался и рухнул господин с бобровым воротником. Его трость с серебряным набалдашником разлетелась в щепы. Подорвался старичок, укутанный внучкой в тёплый шарф.
«Убей, убей меня!» — искушал судьбу Лемнер, ударяя ногой в снег, желая, чтобы там оказалась мина.
За спиной ахнуло, толкнуло волной. Блюменфельд дёргался на снегу. Над ним колыхалась муть. Пахло взрывом. Одна нога Блюменфельда была длиннее другой, с вывернутой стопой. Из разорванной штанины хлестала кровь.
«Убей, убей меня!» — звал Лемнер, отворачиваясь от Блюменфельда, продолжая шагать по полю. Высоковольтные мачты, мерцая изоляторами, распростерли стальные крылья над белым, с чёрными метинами, полем. Противник из окон высоток смотрел на дикое зрелище идущих по минам слепых. Палочки, чёрные очки.
Редкие слепцы дошли до середины поля. Лемнер, поводырь, вёл их по полю смерти, желая смерти себе. Но смерть не являлась. Он один добрался до ближней высотки. Скомандовал по рации:
— Я — «Пригожий»! Я — «Пригожий»! Вызываю огонь на себя!
Взревела артиллерия. Снаряды били в фасады, отламывали стены, рушили лестницы. Лемнер стоял у высотки, глядя, как медленно, со множеством окон, отваливается стена и падает ему на голову. Разламывается надвое, и две половины, не задев, ложатся рядом.
Кругом метались взрывы, полыхали огни. Волной его швыряло от стены к стене. Он был бессмертен. Незримая сил витала над ним, отводила смерть, приберегая её для другого дня. И уже бежала по минным проходам пехота, втягивалась в высотки, и дома ревели боем. Квартал шипел, как огромная раскалённая сковородка.
Лемнер не участвовал в бое. Возвращался по снежному полю