Катастрофа в общежитии потрясла всех, и Шахтар наконец-то сбросил маску замкнутого, враждебного к чужакам города. Жители сплотились вокруг пострадавших, словно одна большая семья, и разобрали молодых специалистов по квартирам, как бездомных котят. Их бесплатно кормили в столовой, покупали новую одежду, помогали на работе и утешали, если им начинали сниться кошмары. В город приехали журналисты из областного центра и даже из Москвы, но им скормили все ту же историю про обрушение здания в карстовый провал, который неожиданно появился из-за истощения почвы. Газеты писали об этом пару недель, но потом тема потеряла новизну, и разговоры о происшествии сошли на нет. Общежитие сровнялось с землей, и жители сделали вид, будто его никогда и не было.
Надя узнавала о происходящем в городе от медсестер. Ее, как и других пострадавших, определили на отдельный этаж стационара. Весь персонал прыгал вокруг них, как тревожные наседки, и каждый день приходил кто-нибудь из горисполкома. Кто-то узнавал, как у них дела, кто-то настоятельно советовал не обсуждать случившееся с родственниками и не предъявлять городу претензий, а кто-то как будто искренне сочувствовал. На Надю все они обращали особое внимание, и не только потому, что она выбралась из общежития последней. Как оказалось, Эльдар спас не одного человека, а двух. Пусть даже один из них еще не родился.
Шахтарская больница не была бы шахтарской больницей, если бы такую новость будущей маме сказал кто-то кроме медсестры из регистратуры. Лена прибежала к подруге первой и радовалась так, будто забеременела сама.
– Дети – это счастье! – убеждала она Надю, пока та не могла сообразить, рада она или все же в ужасе. – Подумаешь, еще не расписались, никто ж не знает! А родишь ты уже в браке, так что все как положено!
– Женя знает? – выдавила новоиспеченная беременная, неосознанно обнимая живот.
– Сама ему скажешь! – заговорщически прошептала Лена и обняла подругу. – Поздравляю! Главное, чтобы все хорошо было. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Ну, разве не здорово?
Надя поспешила заверить медсестру, что «все здорово, как же иначе». Но радость затмевала вновь пробудившаяся вина. Надя стала второй несчастной, которую древнее чудовище приняло за принесенную ему жертву, и второй жертвой, которая сбежала от него. Она не остановила Ларису, поддавшись уговорам и собственному малодушию, и живший под общежитием пробудился, а спустя всего пару недель она принесла ему еду на блюдечке с голубой каемочкой.
– Это все из-за меня, – пробормотала она, уткнувшись лбом в колени.
– Что из-за тебя? – не поняла Лена. – Если ты думаешь, что развалила всю общагу, то поделись самомнением! Нашла из-за чего убиваться, она и так уже на соплях держалась. Повезло еще, что почти все снаружи были.
– Но не все же! Сама посмотри, сколько людей в больнице. И сколько погибло… Если бы я знала… Ни за что не пошла бы в подвал, и пропади это кольцо пропадом!
Лена нахмурилась, и Надя испугалась, что сболтнула лишнего. В конце концов, только Эльдар верил во Владыку Жара, для остальных это была просто страшилка, придуманная из-за необычных правил. Но следующие слова соседки ее удивили.
– Ты тут ни при чем. У тебя еще и близко не три месяца. Это Ларке надо спасибо сказать. Земля ей пухом, конечно, но свинью она нам всем подложила знатную.
Заметив распахнутые глаза подруги, Лена рассмеялась.
– Что?
– Я думала, ты не веришь в эту байку.
– Не верю. Но не просто же так беременных из общаги выселяли, как только срок к трем месяцам подбирался. Это было строгое правило, хоть про него почти и не вспоминали. Ты по правилу проходишь, значит, не в тебе дело.
– Но старые правила перестали действовать…
– Тем более! Все сломалось из-за кого? Из-за Ларки! А значит, и думать об этом больше нечего. Лучше о ребенке подумай. Тебе тревожиться нельзя, а ты уже вон сколько пережила. Непутевая мамаша!
Надя не сдержалась и рассмеялась. Она не могла представить себя матерью, но Лена была права: пора было привыкать к новой роли.
Только когда пришел врач и медсестре пришлось уйти, Надя поняла, что соседка ни словом не обмолвилась об Эльдаре. Быть может, она не хотела еще больше расстраивать подругу, но это удивительно вписывалось в то, как повел себя весь Шахтар. Об оставшихся под завалами никто не вспоминал. Как и Лариса, как и само общежитие, они в одно мгновение перестали существовать для остального города, а когда последних пострадавших, наконец, выписали, Шахтар и вовсе забыл о случившемся, как о страшном сне. Первое время по больнице ходили опасения, что в город нагрянет прокурорская проверка, но, кроме журналистов, никто так и не приехал. Все решили, что причиной обвала люди из-за гор посчитали мать-природу, а последствия предоставили разгребать местным властям, и жизнь города пошла своим чередом.
В общем безразличии разъедающее чувство вины поутихло – никто не обвинял ее в случившемся, и она тоже мало-помалу перестала об этом думать. Ее взяли к себе Женя и Алена, и вскоре Надя чувствовала, будто жила с ними всю жизнь. Теперь она, как и другие бывшие жильцы, только и делала, что беседовала с чиновниками и подписывала сотни бумажек, которыми горисполком надеялся прикрыться от начальства из-за гор. Казалось, что, пусть остальные жители и забыли о трагедии, работники Дома Советов все еще ожидали стороннего вмешательства.
Когда она отдала секретарю последние подписанные документы и вышла из большого мраморного здания на знакомую площадь, ее охватил огромный соблазн дать себе клятву никогда больше сюда не возвращаться. Это намерение отдавало дежавю, и девушка прикусила язык. Шахтар мог и поиздеваться над обещаниями, которые она давала.
– Добрый день, Наденька! Прекрасная сегодня погода, не правда ли?
Один из таких людей как раз возник за ее спиной, стоило Наде порадоваться, что она не встретила его в исполкоме. Борис носил все ту же фальшивую улыбку, но теперь в глазах просматривалась накопившаяся усталость. Не дождавшись приветствия, он невозмутимо продолжил:
– Слышал интересные новости. Кажется, вас можно поздравить дважды: и сами выжили, и ребеночек в порядке. Как там будущий отец?
– Хорошо, спасибо, – вежливо кивнула Надя и решила не ходить вокруг да около. – Чего вы от меня хотите?
– Что же, я не могу побеседовать с бывшей, с позволения сказать, коллегой? Тем более что скоро, боюсь, вы нас оставите.
– Уж надеюсь! Я подписала все, о чем меня просили, и я ни с кем не буду об этом говорить. Вы ведь этого добивались?
Борис замолчал и задумчиво посмотрел вдаль, на обрубленную горную вершину.
– Архив запечатали, – вдруг сказал он. – Все, что там