– Так что же нам делать? Будущего у нас нет. Поэтому я тебе вот что скажу. Я сейчас пойду домой к мужу и навсегда запру этот секрет у себя в душе. Секрет, что мы встречались с тобой наедине. Секрет про эти странные, чудесные… ужасные… необъяснимые… чувства.
Она тихонько заплакала.
– Мне невыносимо тащить на себе столько вины!
Он взял ее за руку. Наоми не сопротивлялась, хоть и понимала, что не должна этого допускать. А потом Эли наклонился и поцеловал ее. Она вся растворилась в его поцелуе. «Я изголодалась по теплоте, по человеческому прикосновению, – думала она, отдаваясь головокружительному восторгу. – Мне следовало бы его оттолкнуть». Но желание сопротивляться тут же растаяло, потому что ее тело сдалось ему на милость.
Эли снял платок с ее головы и погладил по волосам, упавшим на плечи. Нежно поцеловал ее шею, и Наоми застонала. Он уже расстегивал ворот ее платья. Она не могла думать; все мысли испарились, и она только чувствовала – как будто все тело стало одним сверхчувствительным организмом, неспособным к мышлению и рассуждениям. Единственное, что она знала: она хочет его, жаждет, не может от него оторваться. В тот день под старым дубом они занимались любовью. И впервые в жизни она поняла, что значит быть любимой. Эли не спешил; он убедился, что она готова, прежде чем войти в нее. Был ласков, когда ее тело задвигалось в одном ритме с его. Когда все закончилось, перевернулся на бок и лег рядом с ней, целуя и лаская ее плечо.
– Я никогда раньше не занимался любовью с женщиной, – сказал он. Он говорил так открыто, что она отвернулась в смущении. Но Эли не перестал говорить. Он осторожно взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Заглянул в глаза и произнес:
– Я люблю тебя. Любил до сегодняшнего дня. А теперь люблю еще сильнее.
– Мне страшно. Я чувствую, что вся моя жизнь разваливается, – ответила она.
– Не надо бояться. Твоя жизнь никуда не денется. Если захочешь потребовать «гет», еврейский развод, я почту за честь жениться на тебе.
– Я не могу этого сделать. Не осмелюсь. Мои родители умрут от стыда, если я разведусь с Хершелем. Потом, ты же ученый – ты не зарабатываешь денег, а я из бедной семьи. На что мы станем жить?
– Я брошу занятия и найду работу.
Она взяла его руку в свои. Кожа Эли была мягкой – настоящая рука ученого. Не мастерового или торговца.
– Какую работу?
– Любую. Я что угодно сделаю, чтобы быть с тобой. Быть твоим мужем.
– Я не могу так поступить. Не могу отлучить тебя от твоей науки. Это будет еще один грех. То, что мы сделали сегодня, и так достаточно грешно.
– Прошу, умоляю тебя – не говори, что это конец для нас. Не говори, что мы больше никогда не встретимся вот так.
– Я должна так сказать. И должна так думать. Но не могу. Я хочу тебя так же, как ты хочешь меня. Мы встретимся снова.
– Когда? Когда я опять тебя увижу? Может быть, завтра?
– Не так скоро. Если не будем торопиться и не станем встречаться каждый день, меньше вероятность, что нас поймают, – она вздохнула и покачала головой. – Эли, я не могу этого допустить. Мои родители умрут.
– Значит, нас не поймают. Как думаешь, насколько часто ты могла бы приходить сюда так, чтобы никто не заметил?
– Раз в неделю будет безопасно. Но мы должны быть очень осторожны. Поэтому каждый раз, возвращаясь отсюда, я стану уносить корзинку грибов. Ты знаешь, какие люди у нас в деревне. Они сразу увидят, что я ухожу и возвращаюсь с пустыми руками. Но если у меня будет корзинка грибов, они подумают, что я ходила их собирать, и, надеюсь, не станут интересоваться дальше.
– Тогда приноси свою корзинку, а я буду помогать тебе собирать грибы. Я все сделаю, лишь бы видеть тебя и быть с тобой.
Она улыбнулась.
– Теперь мне пора. Мы и так пробыли тут не меньше двух часов. Увидимся на следующей неделе, в среду, в это же время.
– Я буду ждать, – ответил Эли. Он начал вставать, но она мягко потянула его за руку, и он снова сел. Потом поцеловал ее и погладил по щеке. Ласково провел пальцами по подбородку.
– Моя башерт, – прошептал он.
В тот день, возвращаясь домой, Наоми поняла, что не собрала грибов. Выходя из дома с утра, она так волновалась, что совсем о них забыла. Потому она не взяла с собой корзинку. Ее обуяли страх и чувство вины. Если кто-нибудь спросит, где она была, придется сказать, что она ходила прогуляться и молилась, чтобы зачать ребенка. Выпрямив спину, она быстро пошагала к дому. На подходе к деревне огляделась, не видел ли ее кто. День был погожий, а в такие дни многие любят посидеть на улице. Но Наоми никого не заметила. Очень быстро она добралась к себе. К ее облегчению, никто не обратил внимания, как она прошла через палисадник и поднялась на крыльцо дома, который делила с Хершелем. Первым делом она взялась готовить ужин. Хершель должен был скоро вернуться, и он рассчитывал на горячую еду. Нарезая овощи для супа, который собиралась сварить, мыслями она обращалась к Эли. «Почему этот день был так чудесен? И почему с Хершелем так никогда не бывает?»
Наоми волновалась, как посмотрит мужу в глаза. Боялась, он почувствует, что в ней что-то изменилось. Заметит по ее лицу. Когда вечером он вошел в дом, она вся задрожала от страха. Но он не заметил ничего. Вечер был такой же, как все другие с тех пор, как она вышла за него. Хершель вошел в дом, повесил свое пальто и шляпу на вешалку у двери. Потом сказал:
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответила она как обычно.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Хершель пошел в ванную умыться. Потом сел за стол, и она подала еду. Он молча все съел. Закончив, утер губы салфеткой, поднялся и прошел в гостиную, где спокойно уселся в любимое потертое кресло и начал читать одну из своих юридических книг, пока она убирала на кухне.
Наведя там идеальный порядок, Наоми стала готовиться ко сну.
– Я уже ложусь, – мягко сказала она. Он не оторвал глаз от книги, только кивнул.
Она надеялась, муж подумает, что она спит, когда час спустя он вошел в спальню. Он никогда не проверял, спит Наоми или