Укрепить политические позиции Горбачеву, однако, не удалось. Почти все высшее союзное руководство сплотилось против него, сочтя, по всей видимости, что именно Горбачев со своим маневрированием вносит хаос в систему управления страной. Во всяком случае Валентин Павлов, сменивший Рыжкова на посту главы союзного правительства, входя в августе 1991 года в состав путчистов, явно рассчитывал на укрепление властной вертикали ради проведения реформ, которым суматошная активность Горбачева препятствовала.
Таким образом, мы видим, что практически все перестроечные годы прошли в активных поисках возможностей осуществления экономической реформы. Сначала, ничего, по сути, не меняя, — в попытках добиться успеха. Затем, не меняя сути социалистической системы и не затрагивая интересов широких слоев населения, — в попытках радикально изменить систему управления экономикой. И наконец, когда стало ясно, что социалистическая система сформировала такую экономику, из которой безболезненно не выберешься, — в попытках найти подходящую политическую модель для осуществления радикальных рыночных преобразований.
Почему же доставшаяся в наследство Горбачеву экономика оказалась такой косной, неэффективной и не поддающейся преобразованиям? Почему она создавала проблемы при каждой попытке ее реформировать? Почему Горбачев вместо того, чтобы разгрести хозяйственные завалы, оставшиеся ему от предшественников, воздвиг новые завалы на пути реформ, оставив своим преемникам (Ельцину и Гайдару) огромный «денежный навес»? Было ли это все случайностью? Или в возникновении проблем советской экономики имелась своя логика?
Для ответа на эти вопросы нам придется отправиться еще дальше вглубь того исторического колодца, в который мы забираемся. Причем не в брежневские времена, когда сформировался Горбачев как политический деятель, и даже не в хрущевские, про которые принято сейчас говорить много плохого из-за волюнтаризма тогдашнего политического лидера, а во времена более далекие — сталинские, когда сформировалась экономика, которую Хрущев и Брежнев, по сути, лишь укрепляли. С того поворота исторического пути нашей страны, который произошел при Сталине, не удавалось вывернуть вплоть до 1980-х годов.
Не будем рассматривать так называемую косыгинскую реформу середины 1960-х, которая имеет в целом неплохую репутацию среди историков и экономистов. Эта реформа, несмотря на благие намерения главы советского правительства Алексея Косыгина, представляла собой попытку осуществления преобразований и ничего толком не преобразовала. Тем более нет смысла копаться в сумбурных структурных трансформациях, осуществленных Никитой Хрущевым. Оставим Хрущева историкам оттепели. А мы двинемся прямо в трагическую эпоху Октябрьской революции и выросшего из нее сталинизма.
Альтернатива вторая. Перестраивание перестройки
Перестройка не была предопределена комплексом обстоятельств, сложившихся в середине 1980-х годов. Конечно, рано или поздно советские элиты должны были начать поиск приемлемой модели своего существования, но если бы этот поиск не начал Горбачев, то, возможно, лет через тридцать — тридцать пять после его избрания генсеком народ все так же славил бы, стоя в длинных, унылых очередях, «мудрую миролюбивую политику нашего дорогого Михаила Сергеевича», как славил перед этим «мудрую миролюбивую политику нашего дорогого Леонида Ильича».
Скорее всего, очереди за это время удлинились бы, а структурные перекосы в экономике сильно увеличились. Нараставшая в предперестроечные времена гонка вооружений с Америкой еще сильнее подрывала возможности развития гражданского сектора народного хозяйства. А уменьшение нефтегазовых доходов в 1980–1990-х снизило бы и без того невысокий уровень жизни советских людей. Но мы понимаем сегодня, что революции не происходят от низкого уровня жизни, что для социального взрыва должен сложиться целый комплекс обстоятельств и что правящие элиты при наличии эффективного репрессивного аппарата могут долго отказываться от поиска эффективного аппарата экономического. Более того, мы понимаем сегодня, что даже ослабевшая ядерная держава может продолжать жить рядом со значительно более успешными странами и те не станут предпринимать открытой агрессии, поскольку риски ее осуществления слишком велики. В общем, Советский Союз способен был еще долго длить свое существование без всяких попыток изменения экономической или политической системы. Снижение цен на нефть и повышение американских расходов на ведение каких-нибудь «звездных войн» всерьез повышали вероятность того, что советское руководство встрепенется и начнет искать новые пути, но вовсе не предопределяли такие радикальные перемены, какие осуществил Горбачев.
Перемены эти во многом вытекали из мировоззренческих особенностей поколения шестидесятников, сменивших у руля брежневское военное поколение. Шестидесятники не были реформаторами по определению и вполне могли бы сохранять старую систему, но они не вполне понимали, зачем она существует в таком диковатом виде. Ради чего надо затягивать пояса, если мы не строим коммунизм, не собираемся воевать со всем миром ради мировой революции и не чувствуем угрозы со стороны соседей, радостно согласившихся на мирное сосуществование? Как отмечал мудрый поэт-шестидесятник Булат Окуджава,
Вселенский опыт говорит,
Что погибают царства
Не оттого, что труден быт
Или страшны мытарства.
А погибают оттого
(И тем больней, чем дольше),
Что люди царства своего
Не уважают больше.
Шестидесятники плохо понимали, за что следует уважать свое советское «царство» в его текущем состоянии. Но они готовы были уважать Советский Союз, если бы его удалось привести в порядок в соответствии то ли со старыми ленинскими нормами, то ли с новыми гуманистическими ценностями, распространявшимися по всему миру в ХХ столетии. Таким образом, вероятность того, что шестидесятник у власти начнет поиск лучшей жизни, была велика. Хотя, окажись этот шестидесятник менее умным, образованным и энергичным человеком, чем Горбачев, советский народ мог бы еще долго ждать какой-нибудь перестройки.
Как мы видели, четкого плана у горбачевской перестройки не было. Стремясь к прогрессивным переменам, Горбачев мог зарулить в одну сторону, а мог — в другую. Это зависело уже не от тех установок, с которыми он начинал свое правление, а от целого комплекса обстоятельств: от настроя его соратников, от политической борьбы в верхах, от результатов предшествующего этапа правления и неудач уже осуществленных реформ, от международной обстановки, от того, как пробуждались народные массы в СССР и кто брал на себя руководство этим пробуждением. Деятельность Горбачева по мере осложнения ситуации все больше превращалась в политическое маневрирование, а не в конструктивную работу по совершенствованию социализма. И на каждом этапе этого маневрирования существовало множество развилок, способных завести страну в одну или другую сторону.
Экономические реформы можно было заморозить, как косыгинские, а не углублять, разрабатывая рыночные проекты преобразований. Консерваторы могли, воспользовавшись каким-нибудь случаем, снять с должности генсека Горбачева, как в свое время сняли Хрущева, а не уходить поодиночке с ключевых политических постов под давлением маневрировавшего Михаила Сергеевича. Августовский путч 1991