— Шестьдесят ударов сердца! — установил лимит Сота, доставая огромные песочные часы. — Кто не успеет — будет мыть ночные горшки за всем кланом. Неделю.
Акари рванула вперёд, яростно закидывая коготь, карабкаясь с почти безумной скоростью. Дзюнъэй действовал иначе. Он потратил драгоценные секунды, чтобы осмотреть стену, найти лучшие зацепы, и только потом начал подъём. Его движения были экономными, точными. Он не рвался, он тек вверх, как вода по трещинам.
Песок утекал. Акари, вся в ссадинах и поту, достигла вершины на последних крупинках. Дзюнъэй коснулся вершины на мгновение раньше. Он дышал ровно.
— Удовлетворительно, — буркнул Сота, и это было высшей похвалой.
* * *
После адского утра последовал не менее сложный урок. Их отвели в другую пещеру, заставленную сундуками с одеждой, париками, гримом. Здесь царила мастерица О-Цуки, женщина столь древняя и сморщенная, что, казалось, она помнила самих первых ниндзя.
— Костюм — это всего лишь кожа, — проскрипела она, и её голос звучал как шелест сухих листьев. — Вы должны надеть новую душу. Забыть, кто вы. Стать другим. Сейчас вы — два слипшихся от пота комочка грязи. Я сделаю из вас людей. Или не сделаю. Мне всё равно.
Она заставила их переодеваться снова и снова: в богатого купца, в нищего монаха, в беременную крестьянку, в старую, полуслепую торговку рыбой.
— Не хромай так, будто у тебя нога отваливается! — кричала она на Дзюнъэя, когда он изображал старого ветерана. — Это намёк на старую рану, а не танец с бубном! И перестань моргать! Твой старик уже двадцать лет как не различает день и ночь!
Акари, переодетая в легкомысленную гейшу, пыталась кокетливо поправить несуществующий волосок.
— Ты выглядишь так, будто тебя только что вытащили за волосы из рисового поля и нарядили в мешок! — язвила О-Цуки. — Изящество! Плавность! Ты не идёшь, ты плывёшь! Твои ступни не должны знать грязи!
Чтобы разрядить обстановку, Дзюнъэй решил блеснуть мастерством. Он вызвался изобразить хромого, больного проказой нищего — роль, требующую не только грима, но и полного физического перевоплощения. Он наложил грим, изогнул тело, его лицо исказила гримаса боли, а в глазах появилось пугающее, молящее выражение. Он заковылял по пещере, и даже Акари смотрела на него с долей ужаса и восхищения.
— Неплохо… — даже голос О-Цуки был почти довольным. — Но ты забываешь про звук. Твой стон слишком… актёрский. Натуральнее!
Дзюнъэй, стараясь угодить, решил добавить натурализма и, пошатнувшись, сделал неверный шаг к краю платформы, где стояли вёдра с водой для смывки грима. Он замахал руками, пытаясь удержать равновесие в образе хромого старика, что было невозможно, и с глухим всплеском рухнул на одно из вёдер.
На секунду воцарилась тишина. Поток ледяной воды окатил его с ног до головы, смывая тщательно нанесённую проказу в мутную лужу. Он сидел по пояс мокрым, с абсолютно глупым и несчастным видом.
Акари фыркнула. Потом захихикала. Потом разразилась таким громким, искренним хохотом, что к ней присоединились несколько других учеников. Даже на лице суровой О-Цуки дрогнул уголок рта.
— Выходи, болван, — сказала она без обычной язвительности. — Урок усвоен. Иногда самое лучшее перевоплощение — это быть мокрой курицей. Запомни и это.
* * *
Вечером, когда тело ныло от усталости, наступало время для умственной работы. Они сидели в большой пещере при тусклом свете масляных ламп. Пахло жжёным маслом, потом и бумагой.
Старый учитель Кайто, который, казалось, был ровесником скал, монотонным голосом читал им лекции.
— Провинция Каи, — бубнил он, тыкая указкой в висевшую на стене потрёпанную карту. — Правитель — Такэда Нобутора, отец нынешнего господина. Характер — скупой, жестокий, недальновидный. Его вассалы… — он перечислил десяток имён и титулов, — …недовольны. Запомните их гербы. Этот — три ромба. Этот — водяной поток. Перепутаете — вас ждёт быстрая и болезненная смерть. Дальше. Яды…
Он начал перечислять растения, симптомы отравления, антидоты. Голос его был ровным и усыпляющим. Глаза Дзюнъэя слипались. Рядом Акари уже незаметно клевала носом.
— …корень волчьего лыка вызывает жжение во рту, тошноту, судороги… Акари! — голос Кайто взметнулся вверх, как клинок. — Какой антидот для корня волчьего лыка?
Акари вздрогнула и села прямо.
— Э… усиленное потение и промывание желудка? — выпалила она наугад.
— Смерть, — холодно констатировал Кайто. — Ты бы умерла в страшных муках. Правильный ответ — отвар из коры ивы и рисовой воды. Дзюнъэй! Повтори симптомы отравления болиголовом!
Дзюнъэй, пойманный врасплох, замер на секунду, прокручивая в голове лекцию.
— Сухость во рту, расширенные зрачки, мышечная слабость, паралич, начинающийся с ног и поднимающийся… пока не остановится дыхание.
Кайто смерил его долгим взглядом.
— Принято. Не расслабляйся. На войне знание — это не оценка, это твоя кишка, которая остаётся на месте, а не оказывается на земле.
Урок длился ещё два часа. Когда они вышли, голова гудела от имён, дат и симптомов.
— Я ненавижу гербы, — простонала Акари, падая на циновку в своей каморке. — Ненавижу яды. Я хочу быть простым убийцей. Пришёл, воткнул клинок, ушёл. Красота.
— А если ты воткнёшь клинок вассалу под гербом из трёх ромбов, думая, что он из клана Водяного потока? — лениво поинтересовался Дзюнъэй, уже почти засыпая.
— Скажу, что это был личный конфликт, — пробормотала она в ответ. — Из-за… ну… из-за булочек. Он съел мою булочку…
Её голос оборвался, сменившись ровным дыханием. Дзюнъэй последней мыслью перед тем, как провалиться в сон, подумал, что булочка — это на удивление убедительный мотив для убийства. В этом мире.
* * *
Вечер в долине Тенистой Реки был самым мирным временем. Суровые учителя расходились по своим углам, гася лампы. Гул тренировок стихал, сменяясь тихими разговорами, шепотом воды и треском единственного на всю деревню общего костра, разожжённого в большой, защищённой от ветра пещере. Огонь был роскошью, и его берегли — не для тепла, а для света и немногочисленных радостей.
Дзюнъэй сидел на корточках поодаль от других, с наслаждением протянув к огню онемевшие за день руки. Пахло дымом, жареным на углях бататом и людьми, которые весь день провели в движении. Акари плюхнулась рядом, с громким вздохом скинув с ног потрёпанные сандалии.
— Кажется, мои ступни решили отделиться от тела и начать самостоятельную жизнь, — проворчала она, с любопытством разглядывая свои пальцы. — Им явно надоело таскать моё многоуважаемое тело по всяким крышам и шестам. Я бы их не винила.
— Предлагаешь им написать прошение Оябуну? — не поворачивая головы, поинтересовался Дзюнъэй. — «Уважаемый господин Мудзюн. Наши невыносимые страдания вынуждают нас просить об отставке…»
— …и о пожизненном обеспечении теплой обувью и массажем, — закончила Акари, хихикая. — Думаешь, он пойдёт