— Да потому что, все равно, так или иначе, но правда вылезет, Антон! И тогда или смиряться, проглотив обиду и боль, перестав уважать и себя и своего мужчину или все разрушать. Вот скажи, кто в своем уме на такое будущее с тобой подпишется?
— Вот и ты! Это что, общее у всех ба… девушек, сразу раздувать все до размеров мегадрамы?
— Ну уж извини, так мы устроены. Пока ещё несерьёзно и игрушки — это одно. А когда все всерьез становится, мы не можем уже жить одним днём и сиюминутным удовольствием. И если уж говорить о твоей позиции “живи себе и радуйся”, то что мешает так же поступать и тебе? Тебе хорошо с любимой, ты не желаешь видеть свое будущее без нее, так неужели ты не боишься потерять все самое ценное из-за сиюминутного желания хапнуть глоточек на стороне?
— Мне не понятно, почему этот глоточек вам нужно воспринимать, как повод объявить конец всему.
— Да хотя бы из все той же брезгливости снова прикоснуться к любимому, которого касался кто-то чужой! Ты хоть понимаешь, насколько легко подчистую убить женское желание и доверие? Что может быть более мерзким и разрушительным, чем понимание, что близкому человеку доверять нельзя? Что каждый раз вернувшись домой, он может вылез из чужой постели? Ты бы с таким мог жить? Хотел бы?
— Варя, я — мужик! — упрямо гнул свое, но внезапно так четко вспомнилось, как изменилась Маринка, после того как ей впервые меня заложили. Она тогда с подружкой своей в хлам разосралась, которая ей о моем загуле донести решила, но реально ко мне будто охладела, хотя я вокруг нее как только не вился, косяк заглаживая. А дальше уж пошло-поехало по нарастающей. Чем меньше у нас становилось секса, тем чаще я смотрел налево, чаще слухи доходили до Маринки и становилось все хуже. Ну а потом, она поймала меня по факту. И бросила. А я… на время сдох.
— Ты — упертый баран! — хлопнула по столу ладонью Варя. — Извиняться не буду. Все, я ушла, сидите дальше сами.
— Трындец, братан, не знал, что ты такой тугой мозгами, — пробурчал Зима, со вздохом проводив свою ненаглядную кошку взглядом. — Я уже проникся до того, что аж жопа вспотела от возможной перспективы, а ты все не просекаешь. Или прикидываешься? А может, Алиска все же проходняк для тебя, как и другие, зацепила чуток, но не настолько, чтобы мозгами просветлеть?
Алиска проходняк? Мой Лисенок, внекатегорийка моя, от которой фляга свистит и под ногами земли не чую — проходняк?!
— Ты мне друг, но ещё раз так про Алиску скажешь и я тебе втащу, — мрачно пообещал я. — Она жена моя будущая.
— Ну и какого хера тогда? — задал друг необычайно всеобъемлющий вопрос. — Ты не сечешь разве, что когда кто-то твой во всех смыслах, то и ты тогда чей-то? По другому никак.
— Она меня бросила.
— А ты взял и бросился? Серьезно, мужик? — фыркнул Темыч, чокаясь со мной.
— И правда, чего это я, — замахнул последнюю рюмку, зажевал и встал. — Спасибо за ужин и вообще… Пойду я, пока ещё не совсем ночь успею бомбилу на проспекте поймать.
— Стоять! Я провожу! — подорвался и Зима.
Как ловили тачку я помню, как за окнами поплыли фонари, сливаясь перед глазами — тоже. А дальше…
Разлепить веки удалось с большим трудом, башка трещала адски, во рту все пересохло. Потолок был мне незнаком, как и стены, лежать было жёстко, где-то неподалеку тихо бормотало, похоже телек.
Я резко сел, желудок тут же кувыркнулся, а память вернулась. Алиска!
— О, вы проснулись, Антон Федорович! — ко мне обернулся сидевший в кресле перед телеком вчерашний водила. Леонид. — Минералки холодной?
Я сглотнул сухим горлом, но мотнул башкой.
— Алиса… — просипел и закашлялся, отчего ребра тут же дали мне жизни.
Огляделся. Похоже, я в комнате отдыха в домике для охраны у ворот дома Моравского. Видать, таксист меня готового совсем охране сдал с рук на руки, они меня тут спать и уложили, не тащить же в дом бухое тело. И хорошо, вот бы маман Алискина обрадовалась, увидев меня в таком виде, да и Мору говорил, что я не из любителей, а сам явился на рогах.
— Так уехала Алиса Александровна, — ответил Леонид таки подавая мне бутылку минералки, которую достал из холодильника в углу.
— Куда?
— Не могу знать куда конкретно. Мне просто было велено отвезти ее и Алексея Владимировича с вещами на вокзал часа через два после вас, я и отвёз.
— С вещами? — подавился колючей водой я.
— Ну да. Алексей Владимирович с друзьями собрался, как и в прошлом году в стройотряде студенческом пару месяцев поработать, а Алиса Александровна, видимо, решила с ним поехать.
Уехала. Алиса уехала. Моя Алиса уехала. Потому что я — мудак.
Она сказала — уходи, а я, как сраная обиженка, взял и ушел, вместо того, чтобы разбить долбаный лагерь под ее дверью и жить там, пока не разберемся.
Она сказала, что причиняю боль, которой она уже натерпелась и больше не хочет. А я залупился и сказал — бери, какой есть, другим не стану.
Она сказала — хочу быть всем для своего единственного, а я ответил, что ей нужно повзрослеть. И теперь без всего остался я. Без нее остался.
Глава 35
— Уверена? Может, все же до победного с нами? — спросил Лекс меня на перроне, как только отзвучало объявление о прибытии моего поезда.
Он, в отличии от остальных парней и девчонок, до этого момента не пытался меня отговорить от возвращения домой. Сразу вызвался проводить на вокзал, безропотно трясся со мной по колдобистой дороге до райцентра на жёлтом старом автобусе в толпе местных жителей, которые с весьма бесцеремонным интересом поглядывали на парня с длинными крашенными, хоть и выгоревшими изрядно волосами и перешептывались.
Да уж, в такой глухомани даже в таком “облегчённом” варианте внешний вид Лекса был в диковинку. Представляю, что бы было, если бы местные увидели его в сценическом прикиде, всем железе и боевом раскрасе. На вилы “нечисть” подняли бы или за священником побежали со святой водой, беса изгонять.
У меня с ним очень быстро сложились доверительные, прямо-таки родственные отношения, пусть и общей крови не было ни капли. Поначалу он был недоволен, что навязалась с ним и держал дистанцию, опекая чисто формально, но это быстро прошло. Так что, он был полностью в курсе и почему