Я промолчала, перевернулась на спину и уставилась в потолок, готовясь как обычно выслушать весь список упрёков. Странное дело, все вокруг, вплоть до прислуги в доме, всегда были уверены, что моя мать — идеальный пример выдержанности, хороших манер и аристократической невозмутимости. И только я с самого детства, сколько себя помню, знала ее совершенно другую сторону. Вечно презрительно-недовольную, перманентно раздражённую, похоже, от самого факта моего существования, срывающуюся на оскорбления и крик, как только мы оказывались наедине.
— С какой стати ты себе позволяешь прогуливать занятия? Ты хоть представляешь, в какую сумму нам обошлось твое поступление? А теперь нам звонит Карпов, заявляет, что ты уже вторую неделю прогуливаешь без уважительной причины, а мы с отцом ещё и краснеть за тебя должны?
— Роберт мне не отец, — не выдержав, буркнула я и села на кровати.
— Ты опять за старое? Да сколько же можно оставаться настолько неблагодарной вздорной девчонкой? Ты же не подросток уже! Роберт столько о тебе заботиться, столько времени всегда уделял, беспокоиться постоянно, — о, да-а-а, времени раньше он для меня и правда не жалел и заботился очень тщательно, особенно о том, чтобы научить получать удовольствие самой и доставлять его ему. — Ты могла бы быть более благодарной, не переломилась бы называть его папой и вести себя более уважительно.
Папой? Серьезно? Это уже прям откровенным извращенством попахивает.
— Не думаю, что такое было бы уместно, — усмехнулась я с горечью.
— Чего ты ухмыляешься?! — завелась ещё сильнее мать. — Считаешь, что это нормально вести себя настолько нахально?
— Нет, мам, не считаю, — покачала головой, продолжая невесело улыбаться. — Ничего нормального со мной в принципе не происходит последнее время. Ни-че-го.
— И что это значит? Что за странная реакция? Ты вообще адекватна? А ну-ка покажи мне свои руки!
— О, Господи, ма-а-м! — закатила я глаза, но она стремительно подошла ко мне, схватила за запястья и грубо потянула, придирчиво осмотрев сгибы рук на предмет следов от инъекций, но этим не удовольствовались и приказала:
— В глаза мне посмотри!
— Да не колюсь я и ничего не принимаю! — разозлившись, я выдернула у нее свои кисти, оцарапавшись ее ухоженными ногтями и вытаращилась в лицо, давая увидеть что все с моими зрачками в порядке.
— А несёт от тебя чем? Это что, перегар? — отшатнулась мама, презрительно сморщив нос. Ну да, наверное несёт, душ то я приняла, а зубы почистить уже было влом. — Так вот почему ты прогуливаешь? Пьянствуешь тут ночами, может ещё и мужиков водишь? И тут она узрела наконец сервированный на две персоны стол, помчалась на кухню и вернулась, обличающе потрясая бутылкой вина. — Вот для чего, значит убедила нас с отцом разрешить тебе жить отдельно? Гулянки-пьянки устраивать, мужиков таскать, позорить нас?
“Ну вообще-то одного конкретного мужика, твоего” — чуть не вырвалось у меня.
Отселить меня в нашу старую квартиру было идеей Роберта, чтобы проще нам было встречаться как раз, не рискуя спалиться. Ведь с момента моего отселения мать приезжала только дважды. В день переезда три месяца назад, которому также предшествовала наша очередная эпичная ссора и сейчас.
— Роберт мне не отец, — вместо этого упрямо повторила я. — И напоминаю, мама, что мне уже почти двадцать и я имею полное право и алкоголь пить, и спать с кем угодно без твоего позволения.
— Ах, ты, дрянь! О правах ты заговорила? — красивое лицо исказилось, становясь уродливой маской чистого гнева и презрения. — А ты не забыла, что живёшь в моей квартире и на мои же деньги? Квартира действительно была ее, оставшаяся от деда с бабушкой, в которой мы с ней и жили до ее знакомства с Робертом.
— Ну, допустим, деньги-то в основном Роберта, — огрызнулась я. — Ты-то спец как их потратить, а не заработать.
— Потому что я его жена, — спасибо, что напомнила. — Законная, так что это деньги наши. Наши, то есть мои и его! А ты ещё пока ни копейки за свою жизнь не заработала, чтобы права качать, хамка. Пока я тебя, бездельницу, содержу и предоставляю жилье, будь любезна делать то, что я тебе говорю и вести себя уважительно! Немедленно собирайся, приводи себя в порядок, я отвезу тебя в институт. Будешь учиться и дальше, где велено и получать полезную в будущем профессию.
— Ничерта подобного! — взорвалась и я. — Я никогда не хотела учиться на юридическом, мне это все поперек горла и я не собираюсь больше никогда ходить на эти чёртовы занятия! На кой мне это?
— За языком и тоном следи, ты с матерью родной говоришь!
— Да плевать мне! — крикнула я и тут же схлопотала жгучую пощечину. Ручка у матери хоть и изящная на вид, но била она меня всегда от души, что называется, так что аж в шее что-то хрустнуло, так голову мотнуло.
— Плевать? Плевать тебе, да? — перешла с крика на ядовитое шипение, говорящее о крайней степени бешенства родительница. — Вся в своего мерзавца папашу.
— Да и замечательно! — процедила я, прижав ладонь к пылающей щеке. — Не дай Бог быть на тебя похожей.
Кто мой отец мне узнать так и не случилось, несмотря на то, что мать не упускала возможности тыкать меня в его якобы порочность и бесполезность при любом удобном случае, то бишь, при каждом конфликте. В свидетельстве о рождении у меня в графе отец — прочерк, отчество у меня в честь деда — Александровна. Тайные поиски в других документах матери так же никаких результатов не дали. Ни старой фотографии, ни писем, ничего, никаких следов, даже намека на имя. Попытки расспросить же я прекратила ещё в детстве, каждый раз это оборачивалось вспышкой гнева матери и наказанием.
— Ну раз так, то будь любезна, ищи себе другое жилье и источник средств, и плюй сколько заблагорассудится! С этого дня ты от нас больше ни копейки не увидишь! Привыкла жить на всем готовом, обнаглела, дрянь неблагодарная! Ничего, помыкаешься, поголодаешь и приползешь обратно извиняться и в ножки кланяться.
— А чего уж сразу не обувь тебе целовать, а? — гнев отключил во мне последние тормоза. — Размечталась! Заработаю, другие вон живут и я проживу.
— Заработаешь! — фыркнула мать презрительно. — Дворы пойдешь мести? Или подъезды с туалетами мыть? Или на рынок трусами с носками торговать? Так это тоже ещё уметь надо. Куда ещё возьмут тебя, безрукую и без образования?
— Не твоя забота. Лучше подумай, куда ты пойдешь, когда Роберт с тобой разведется, выставит тебя из своего особняка и лишит своих денег? Кому ты будешь нужна в сороковник? — говорить такое