Первый, косматый, с окровавленным топором, рванулся ко мне с животным ревом. Его глаза были мутными, лишенными разума, только безумие голода и разрушения. Я не сдвинулся с места; сегодня мне предстоит создать в этом хаосе островок порядка.
Внутри меня звучала древняя песнь, и улыбнувшись, я ей ответил. Ладони сжались на моих верных братьях. Тяжелые шуаньгоу дрожали от нетерпения; они хотели сражения, а мне нужен был лишь покой. И я его принесу.
Косматый занес топор. Время сжалось в точку. Мой левый меч-крюк скользнул вверх, легким движением запястья отведя тяжелый удар в сторону. Правое лезвие, описав короткую, смертоносную дугу, вонзилось ему в горло чуть ниже кадыка. Клинок, выглядевший словно сделанный из цельного куска нефрита с обсидианово-черной заточкой, пробил кости и плоть, будто бы их и не было. Горячая струя хлынула мне на руку, липкая и соленая.
И тут же по спине пробежала такая привычная холодная исцеляющая волна. Она пробежала от кончиков пальцев, сжимающих рукояти клинков, вверх по рукам, вдоль позвоночника — жгучий холод, выжигающий усталость, стягивающий края мелких царапин, наливая свежей силой мышцы. Эхо смерти — мое исцеление. На краю сознания я услышал нечестивую литанию моих вечных спутников — голодных духов.
Косматый рухнул, захлебываясь. Его падение стало сигналом. Еще двое, почуяв кровь, но не видя угрозы, ринулись ко мне. Один с кривой саблей, другой с дубиной, утыканной гвоздями.
Танец смерти начался.
Я не бежал, не метался, пытаясь спастись от множества атак со всех сторон. Я просто шел. В самую середину этого безумия. Сегодня я воплощал истину великого Отца Штормов: в любом урагане всегда есть око, где царит покой. И этот покой зовется Ву Ян, чемпион великого клана Воронов.
Литании стали все громче, они звали меня, они призывали убить их всех, и я призвал моих верных братьев. Чужая сабля просвистела мимо — я скользнул под удар, корпус развернулся, и правый крюк, используя инерцию, прочертил молнию по внутренней стороне руки нападавшего. Сухожилия, артерия, а следом и кость. Поворот: шип на рукояти второго клинка пробил висок глупцу, заставляя утихнуть его крик отчаяния.
Голодные духи вопили от счастья; закончились игры с сознанием. Здесь и сейчас наступило наше время. Время крови и смерти.
Дубина с гвоздями опустилась сверху. Левый крюк взметнулся, словно прыгающая змея, вверх. Шаг на сближение, и полумесяц рукояти захватил древко. Рывок вниз и на себя. Мародер потерял равновесие. Шаг вперед и чуть в сторону, развернуть корпус. Второй крюк со свистом прочертил короткий полукруг. Лезвие вошло в бок, под ребра, с хрустом рассекая хрящи и перерубая позвоночник.
Рывок — и мой клинок снова свободен. Мародер осел, с неверием глядя на меня своими стеклянеющими глазами. Покойся с миром.
Они начали понимать. Рев сменился натянутым рычанием. Круг сузился. Пять, шесть фигур. Больше оружия. Больше безумия в глазах. Но их стиль… это был хаос. Размашистые удары, построенные на грубой силе и ярости. Пена на губах. Спотыкающиеся шаги.
Я всегда считал, что мой стиль боя это техника мясника, грубая и жестокая. Но в сравнении с ними мой стиль был настоящей математикой смерти. Крюк цеплял запястье, выворачивал сустав, открывая горло или подмышку для второго лезвия. Лезвие скользило по шее, как по мокрому камню. Мне было плевать на их жалкую защиту. Я лишь делал то, что нужно. Перерезал связки, сухожилия, артерии. Точные, жестокие удары, несущие покой.
Один попытался ударить сзади. Я даже не оглянулся. Левый крюк за спиной, короткий удар назад локтем — лезвие вошло в пах. Уши заложило от дикого визга боли.
Правый шуаньгоу в это время описывал плавную дугу, перерезая горло другому, рванувшемуся спереди. Кровь брызнула веером, теплые капли на лицо. Я слизнул одну с губ.
Эти выродки начали понимать, что меня надо уничтожить любой ценой, и их единственный способ был завалить меня телами. Но они просчитались. Ведь я был не один.
— Жрать! — Короткий приказ сорвался с моих губ, и голодные духи с диким хохотом рванули вперед.
Острые как бритва клыки рвали тела на части. Они были похожи на хорька, забравшегося в курятник и обезумевшего от желания убивать. Словно потоки ветра, нефритовые черепа кружили вокруг меня, убивая всех, до кого могли дотянуться, а исцеляющая сила смерти наполняла мое ядро все новой мощью.
Я шел через них. Через рвущую плоть сталь, через вопли, через хлюпанье крови под сапогами. Я был не воином. Я был стихией. Хладнокровным тайфуном из плоти и нефрита. Каждый шаг — новая смерть. Каждый взмах моих крюков, наполненных энергией воды, забирал очередную жизнь. В моей голове всплыли картины, которые когда-то транслировали мне голодные духи, призывающие к могуществу.
Там я танцевал на груде тел, а все новые и новые враги лезли вперед, чтобы отдать свою жизнь и стать еще одной ступенькой к моему могуществу. И здесь было так же.
Еще один мародер, молодой, с безумными глазами, замахнулся на меня обломком меча. В его взгляде промелькнул миг чего-то человеческого — страха? Я встретил его взгляд. Без ненависти. Без гнева. Только холодная констатация факта. Мой левый клинок отвел удар. Правый, развернутый крюком вверх, плавно вошел ему под челюсть, пронзил язык, мягкое небо и вышел в основание черепа. Хруст. Тело обмякло, насаженное на лезвие. Я резко дернул гоу вниз — труп рухнул. Очередной прилив ледяной силы ворвался в меня, заставляя сердце биться ровнее, а раны — стягиваться. Над головой нефритовые челюсти сомкнулись с тихим, довольным щелк.
Передо мной дрогнул строй. Безумие в их глазах начало замещаться первобытным ужасом. Я сделал еще шаг вперед. С шуаньгоу в моих руках каплями стекала алая роса. Духи замерли в ожидании следующей жертвы. Музыка смерти только начиналась.
Тишина, обрушившаяся на мое сознание, была внезапной. Не настоящая тишина, а отсутствие того безумного гула, что раздирал небо и землю. Теперь воздух вибрировал от другого — от хриплого предсмертного бульканья где-то слева, от натужного скрипа доспехов под телом, медленно оседающим в кровавую грязь, от жадного, влажного чавканья где-то над головой.
Армия мародеров была уничтожена до последнего человека, и теперь голодные духи витали над этим полем битвы, добивая тех, кто был еще жив. Каждый щелчок их челюстей, каждый глоток угасающей жизни посылал мне столь сладкую энергию