Так я увидел всех трех стражей. Но, скорее, даже не так — не их самих, а их волю. Все они были разными оттенками ярости. Первый — разрушитель. Второй — палач. Третий — предвестник безумия.
Каждый из них боролся за господство, но ни один не побеждал.
Я смотрел на поле, где три армии выстраивались в боевые порядки. Не успел я моргнуть, как прозвучал сигнал к атаке. И начался настоящий ад.
Без сигнала, без команды. Воины всех трех армий сорвались с мест, как цепные псы, порвавшие свои поводки. Их крики не были боевыми кличами — только безумный рев, вырвавшийся из глоток. Никто не держал строй, они бежали, желая лишь одного — вонзить свое оружие в тело противника. Тут не было правильной войны — лишь дикая жажда крови. Больше всего они напоминали лесной пожар — такой же безжалостный и страшный. И во всей этой массе только я один оставался в стороне.
Тяжелая кавалерия с Запада врезалась в строй пеших бойцов Востока. Они улюлюкали как дикари, насаживая противников на пики. Вот только, каким бы мощным ни был их разгон, пехота выдержала — и кавалерия завязла.
Один из всадников сбил грудью коня противника, и его зверь, весь покрытый хлопьями белой пены, топтал пехотинца. Но всаднику этого было мало — он хотел битвы. Я чувствовал, как бьется его сердце, и знал его тайные желания.
Он спрыгнул вниз и тут же вонзил свое копье в живот нового врага, проворачивая его. Копье застряло в ребрах, и он, немедля, шагнул вперед, выдернув кинжал и нанеся мощный удар по шее. Голову наполовину отделило от тела, кровь плеснула на землю, но он уже сцепился с новым противником.
Справа двое сошлись в поединке. Один был в уже кем-то порубленном панцире, второй — в пестром халате. Панцирник рубанул с плеча, но ловкач в халате легко уклонился, тут же нанося рубящий удар прямо в разруб панциря. Отбив удар, он шагнул вперед и тут же его голова, словно молот, ударила в лицо бронированному противнику. Надеть доспех и забыть про шлем — сверхглупо, что ловкач и доказал, перерезав горло врагу. Но тут же оказался сбитым с ног. Очередной боец оказался сверху него, сдавливая горло обеими руками. Ловкач брыкался, пытаясь сбросить противника, его нож бессильно скользил по защите врага. Потом я словно услышал хруст — и грудь в пестром халате перестала вздыматься. Его убийца поднялся, шатаясь, и тут же упал от копья, прилетевшего прямо в лицо.
В гуще толпы старик в легионерских доспехах старого образца держал короткий топор и щит. Он дрался, как демон: отбил удар меча, шагнул вбок, перерубил бедро, повернулся, нанес два коротких удара по животу следующего. Упал, когда сзади его пронзила пика. Пронзивший закричал от восторга, но тут же получил стрелу в глаз от неизвестного лучника с холма.
В тумане мелькнула вспышка — в дело пошли шугендзя, не щадящие ни своих, ни чужих. Огненный выброс снес троих, четвертого опалил — тот заверещал и бросился в реку, которая мгновенно закипела от его жара. Кожа с него слезала лоскутами. Из воды его никто так и не вытащил. Но откуда тут появилась река?
Я словно видел картины боев из разных миров и эпох. Безжалостная злоба, кровавая ярость вела всех этих людей. Они хотели не победы — они хотели лишь одного: чтобы их враг сдох.
Что-то внутри меня шептало, что мне надо туда. И мне ничего не оставалось, как последовать за этим ощущением.
Шаг за шагом, медленно, через бойню я шел вперед. Туда, куда меня звало мое чутье. Никто не замечал меня. Никто не останавливался. Копья пролетали, задевая мои волосы, мечи мелькали в паре сантиметров. Но ни один удар не предназначался для меня. Они дрались между собой. Их мир сузился до кровавой бойни, которой мог бы позавидовать любой демон резни.
Слева сцепились трое. Один из них был безоружен, его меч валялся рядом. Но он умело финтил, используя остатки своих доспехов, подставляя их под атаки врагов. Он был похож на загнанного в угол зверя, который решил продать свою жизнь подороже. Один из нападавших сломал ему колено своей булавой, второй пробил челюсть мечом. Зубы вылетели, и изо рта полилась кровь. Воя от боли, он упал, но прежде чем умереть от удара клинка, успел достать нож, чтобы всадить его в пах своему убийце. Тот завыл как дикое животное и начал хаотично втыкать меч в тело мертвеца, на изуродованном лице которого сияла улыбка.
Кто-то поджег плащ соседа, и тот, охваченный пламенем, бросился на своих же. Один за другим падали под его горящей тушей. Они орали, пытались сбить пламя, но только разжигали его сильнее. Один рухнул в огонь и пытался выползти, волоча обугленные руки. Я смотрел на него. Он полз ко мне, пока кто-то не наступил на его голову сапогом и не раздавил череп. Он раскололся, как спелый плод, и мысли, которые он так берег, вытекли в грязь.
Один прыгнул на спину другому, вгрызаясь в ухо, как дикий зверь. Второй швырнул его через плечо — и тут же вогнал нож ему в горло. Выпрямившись, он услышал тонкий свист. Чья-то стрела вошла ему между ребер. Он схватился за грудь, попытался выдернуть древко, но пошатнулся и рухнул в грязь.
С юга ворвался боец, больше похожий на огненного плясуна храма Огня. Пара клинков в его руках пела молитву владыке Чонли, а его последователь не бился — он танцевал. Поворот, шаг — и первый клинок прорубает пах первому врагу. Сместиться — и второй враг лишился руки, еще сжимающей оружие. Третьего он располосовал от горла до живота. Он все еще двигался, неся смерть, пока его танец смерти не прервал какой-то копейщик. Монах сплюнул кровь под ноги и, смеясь, двинулся вперед, насаживаясь на копье, пока какой-то грязный бородач не поставил точку, разрубив его голову топором.
Один пехотинец ползал на перебитых ногах. Когда к нему подошли, он зарычал, будто дикий пес, и бросился вперед, наплевав на боль. Его пронзили насквозь, но даже тогда он пытался вцепиться зубами в горло