Валерий Ильич уговорил меня разрешить посмотреть чемоданы Марты, мотивируя тем, что всё-таки кагэбэшников в морду бить нельзя, и тем, что у ребят, мол, приказ, который он, кстати, отменить не в праве. Но может проконтролировать, чтобы всё было по закону. Тем более, понятые — бабка и биолог — на нашей стороне, а других привлечь Лукарь не дал.
Да черт с ними — всё равно ничего незаконного они у Марты не найдут. Уверен.
— Нашёл! — опровергает мои мысли очухавшийся Николишин, которому мой удар неожиданно подправил голос, и говорил тот уже почти нормально.
В руках у мента пузырек с иероглифами, который я вижу в первый раз. А вот моя «контрабандистка» вещь узнала!
— Это мне Раиса Максимовна Горбачева подарила. — быстро сдала «подельницу» Марта. — Дайте сюда!
— Николишин! Пузырёк — в пакетик. И подписать время изъятия, — торжествует начальник москвичей. — Понятые, видели?
— Что-то есть… Но состав вещества в пузырьке неясен. Надо бы пакетик запечатать и опломбировать, — показывает знание нюансов сыскного дела биолог.
— Что, правда, Горбачёва? Жена генсека? — не верит нам Николишин, который говорить стал много, очевидно, привыкая к новому звучанию своего голоса.
Спасибо хоть бы сказал за сеанс оздоровления.
— А ты что, многих других знаешь? — Лукарь, в какой-то момент погрустневший, вдруг развеселился. — Толь, есть возможность узнать, что там? Можешь кому-нибудь позвонить?
— Так лучше всего у Раисы Максимовны и спросить! Хотя… поздно уже — девятый час вечера в Москве. Могу позвонить племяннице Горбачевой — та точно не спит. У меня есть её домашний номер — наберу. А она пусть уже у тёти уточнит.
Я решительно требую у летёхи в парадке дать межгород, и мне, как ни странно, дают. Светкин номер в её московской квартире я помню, но на всякий случай лезу в карман за записной книжкой. А то Марта, хоть и прикидывается неревнивой… а ну как потом спросит: — «А почему ты, милый, номерок наизусть знал? Часто, значит, звонил?» А я — вообще ни разу.
Замечаю, как Николишин напрягся, когда я руку в карман сунул, но ствол, который Лукарь ему вернул, доставать на этот раз не стал. Учёный!
— Анатолий? Ты же вроде бы улетел из Москвы? — вместо Светки, слышу в трубке голос самого Горбачева — Михаила Сергеевича, то бишь.
— Улетел… Я звоню из аэропорта в Красноярске, — отвечаю, слегка запнувшись.
Растерялся я не от того, что Михаил Сергеевич меня узнал — мы и раньше пересекались. А вот что теперь придётся заводить разговор о его супруге, о Раисе Максимовне — тут уж неловко как-то… То ли прямо спросить: что у его жены в пузырьке с иероглифами? То ли, как и планировал, попросить к трубке Светку?
— Михаил Сергеевич, нас тут обыскивают сотрудники КГБ, — начал ябедничать я и, видя, как Лукарь поперхнувшись чаем, отчаянно мне жестикулирует, торопливо добавил: — Московская группа не наши.
Ну да, лучше сразу уточнить, что местный мой кореш ни при чем.
— Кого вас? Тебя и твою девушку? Норвежскую принцессу — третью в очереди на трон?
Чего я не учёл, так того, что динамик у телефона в отделении милиции громкий, и нас все слышат. Сказать Горбачеву или нет? Да уже вроде как все узнали его голос.
— Ну да, меня и Марту…
— Это, которой ты шикарную шубу подарил?
— Вы и про шубу слышали? — вздыхаю я.
— Ты не поверишь — последние пару дней только про неё и слышу, — мне показалось или нет, но в голосе генсека появилась усталая обреченность. — Шуба — то шуба — сё. И ведь не просят ничего, просто говорят. Я, кажется, уже всё про неё знаю: фасон, цвет, даже где пошили!.. Ну так что у тебя за вопрос?
— Вопрос… гм… по поводу пузырька. Маленький, стеклянный, с иероглифами. Марта говорит, Раиса Максимовна ей подарила. Так вот — вещица очень заинтересовала московские спецслужбы КГБ, они уверены — это контрабанда какая-то.
— Ерунда полная! Что за… Кто там вас обыскивает? Вы где вообще находитесь? — в голосе Михаила Сергеевича — и удивление, и лёгкое раздражение человека, которого беспокоят по пустякам.
— В отделе милиции аэропорта Красноярска, — докладываю я. — Кроме замначальника нашего краевого УКГБ, который в обыске не участвует, тут трое сотрудников КГБ из Москвы. С какого именно управления — не в курсе. Удостоверения не предъявили. Старший у них — какой-то ряженый милиционер…
— Почему ряженый? — озадачились на том конце провода.
Пипец, это что, самое важное сейчас? Но поясняю:
— Ну… мне так показалось. Лет ему за сорок, лысина уже приличная, а в форме лейтенанта. Причем, форма ему явно маловата, да ещё и с жирным пятном на боку — как будто с кого-то второпях снял. Мог бы хоть с майора снять, или с капитана… — объясняю я, поглядывая в сторону лжелетёхи.
Тот смотрит на меня исподлобья, пока ещё не веря тому, что я говорю с генсеком. Весь его вид показывает: «Чё докопался? С кого мог, с того и снял!»
— Ясно. Сейчас уточню и перезвоню тебе, — Горбачев кладет трубку.
Э! Алё? Куда это «мне». Я, между прочим, пока радиосвязью не обладаю и «Алтай» в кармане не ношу. Разве что в отделение милиции аэропорта…
— Ждём, — зло сообщаю я присутствующим в комнате и вижу, как напряглись все… Ну кроме моей Чебурашечки. Она зевает, как и положено воспитанной девушке, прикрывая ротик ладошкой. Очень кавайно получается, однако стражей порядка это умильное зрелище не трогает. Даже Лукарь заметно нервничает. Ведь сейчас разнос устроить могут всем, и полетят брызги по сторонам так, что мало не покажется!
Трель телефона раздалась через три минуты. Местный мент быстро снял трубку и бодро ответил: — «Да, тут!»
«Про нас спросили?», — читается на мордах у московской троицы.
Потом ещё один звонок, и уже дежурный приглашает к телефону старшего группы. Причем, когда местный летёха передавал трубку, вид у него был весьма злорадный. А не с него ли форму сняли? Вот почему парню пришлось парадку надеть.
— Так точно… Никак нет… Не могу знать… Разрешите выполнять? — бледный ряженый стоит по форме «смирно», и я воочию наблюдаю, как люди седеют прямо на глазах.
— Товарищ полковник,