— Что тут? Иванченко, доложить! — из проходной выскочил капитан, на ходу натягивая фуражку.
Я его раньше не видел — явно не из наряда. Старший у них вообще-то прапор молодой, тот самый, что меня в штаб и пропускал.
— Тащ капитан, ударили Кузнечика… то есть Кузнецова. Причину не понял. Ударил вот он, — в меня тычут пальцем.
— Нападение на наряд на территории части⁈ Сержант, действуй по инструкции! — брызжет слюной капитан, наступая на меня.
— Мы за территорией части, — опытно замечает сержант.
— Матвееву позвоните, — требую я. — Скажите, Штыба на улице заступился за девушку к которой приставал ваш ефрейтор. Вы кому лычки вешаете? Это что, отличник службы? А кто тогда плохой у вас?
— Матвееву? — недоверчиво переспрашивает капитан и обращается уже к ожившему Кузнечику: — Кузнецов, доложить!
И тут на улицу, застёгивая на ходу китель, выскакивает знакомый прапор:
— Товарищ капитан, это из крайкома. К начальнику штаба приходил.
— Просто с девушкой общался, а он подошёл и сразу бить начал. Я не ожидал. Так бы вломил ему, конечно… Ух ты, гнида! — ефрейтор, почуяв поддержку со стороны однополчан, осмелел и потянул свои грабли к моему пиджачку, который и без того уже местами был порван. Пора бы в ателье нести.
Но он ошибся, и сильно. Капитан, как человек опытный, едва услышал слова «крайком» и «начальник штаба», сразу принял правильную линию поведения.
— Кузнецов! — гаркнул он. — А кто тебе разрешил за территорию части выходить? Это уже самоволка! За эту линию на асфальте не переходим. Там воинская часть, а здесь уже городская территория! Тут можно курить, подметать, забор красить… А к дороге кто тебя выпускал? А ну, смирно!
— Вы ещё за слова его накажите, — добавляю я, — которые он девушкам говорит. Я завтра Матвееву позвоню, а может, и сам заеду. А ты, Кузнецов, потерпи до дембеля. Не лезь к чужим женщинам со своими похабными намерениями.
В машине меня встречает насупившееся яблоко раздора — красное, как рак. Сопит от возмущения: видно, толком не поняла, что ей говорил тот ефрейтор и почему я на него так взъелся. А вот водила точно всё слышал, но сидит, будто рыба об лёд — ни слова, ни движения. Мог бы выйти, корочками светануть. А если бы меня наряд и правда повязал? Хотя формально он прав: его дело — безопасность Марты. Ну так пусть и дальше её как хочет, так и обеспечивает.
— Тормози! — недовольно говорю я водиле на повороте с улицы 60 лет Октября на улицу Матросова. — Выходи из машины!
— А что случилось? — недоумевает тот.
Он всё-таки выбрался наружу, хоть и без особого желания, но на лице всё то же невозмутимое спокойствие. Эстонец, что ли?
— Ключи! — требую у него.
— Зачем?
— Дальше порознь поедем. Ты на трамвае, я на машине.
— Не могу, у меня приказ!
— Вот и будешь рассказывать, почему его не выполняешь. Машина крайкомовская, так что давай ключи сюда, пока я и тебе не втащил. Не беси меня.
Помявшись, ключи мне отдают. Сажусь в машину.
— Да что случилось-то? — не понимает парень.
— А почему ты позволил, чтобы госпоже Харальдсон пошлости всякие говорили? — справедливо спрашиваю я.
— Опасности не было… — хмыкает он.
— Вот Лукарю и расскажешь!
И я дал по газам.
— Толя, а почему мы так? По-разному? — спрашивает удивленная Марта.
— Марта, тебе тот солдат говорил некрасивые вещи, зачем его слушала? — упрекаю я подругу.
— Я не поняла, — нахмурилась она. — Он быстро говорил и шепелявил. Двух зубов нет. Только одно слово разобрала. «Трахаться» — это ведь когда… ну… «мужчина с женщиной»? Я правильно понимаю? — спрашивает Марта и уже тянется к сумочке, блокнот достать.
— Всё правильно понимаешь, — подтвердил я. — Именно это он тебе и говорил. Вот за это и получил. Иначе никак!
— Да, у вас иначе нельзя. Раз говорил плохо — значит, правильно, что ударил! А Пашу зачем выгнал? Он хороший, только зуб болит сегодня. Жалко его, — не унимается Марта.
— Меня бы кто пожалел, — бурчу я. — Он всё слышал, но не вмешался. Больше ты его не увидишь.
— Посадят в тюрьму? — ахнула принцесса.
— Чего⁈ — я аж оглянулся назад, чуть не въехав в длинный троллейбус. — Ну ты даёшь… Скажи ещё — расстреляют! Что за вздор⁈ Лукарь что, по-твоему, Берия?
— Вот, кстати! Все говорят «Берия», а что такое «Берия»? — глаза у пассажирки загорелись.
— Не «что такое», а «кто такой». Один советский военачальник, глава НКВД. Вёл много проектов, в том числе по атомному оружию. Но это давно было, — пояснил я любопытине.
— А почему он вышел из доверия? — Марта уже заглянула в свой блокнот и, видно, откопала там какую-то информацию про товарища Берию.
Она тут же забыла и ефрейтора, и водилу, которого я с позором выгнал. А я вот не могу. По приезду на работу звоню Лукарю, которому, как оказалось, уже всё доложили.
— Не кипятись! — недовольно бурчит он. — Будет у тебя другой, и на своём транспорте. А вообще, не прав он, конечно. Накажем.
Не понравилось Лукарю, как я обошёлся с его подчинённым, но мне плевать. Как позже скажет Аршавин: «Ваши ожидания — ваши проблемы».
О! Кстати, скоро матч в Кубке УЕФА — «Спартак» против итальянской «Аталанты», за которую будет блистать молодой аргентинец Каниджа. Этот матч я видел уже вживую и помню прекрасно, что «Спартак» дёрнет итальяшек — два ноль. Первый гол забьет Черенков, второй — Серёга Родионов, когда итальянцы всей командой полезут в атаку.
Вот бы изловчиться и поставить и на точный счёт, и на проход в следующий круг, и на то, что «Спартак» вылетит дальше… Хотя где они потом продули — точно не вспомню. Кажется, в матче с немцами…
— Штыба, я вижу, у тебя времени свободного слишком много? Что за идея-то, откуда взялась? — искренне возмущается Шенин, когда я пришёл за визой на звонок в политотдел дивизии внутренних войск.
— Ни минуты нет! Но перед крайкомом поставили задачу — искать новые формы работы с молодёжью. Кто именно вам