— Замечания будут? — спрашивает у меня напоследок руководитель стройки Антонов Павел Михайлович.
Такому человеку указания давать даже неловко: он в строительстве сорок лет, ещё на Красноярской плотине начинал подсобником. И счастье, что в прошлом году не ушёл на заслуженную пенсию. Я ему и с жилищным вопросом помог — трёшку на две двушки разменял после развода, и талон на машину выбил, и деньгами не обижаю. Впрочем, не только его — всех строителей стараюсь поддержать материально. Финансирование идёт как через край, так и от Власова, так что на стройке полный комплект: и зарплаты приличные, и народ подобрался толковый.
Вон, к примеру, эта красотка, что сейчас моет вывеску над автономным входом в конференц-зал и при этом стреляет в меня глазками. Улыбка у неё такая, что любому начальнику настроение поднимет. Впрочем, я старательно отвожу взгляд от длинных ног, которые хоть и в рабочих штанах, но таких зауженных, что воображению особо напрягаться не приходится.
Замечания?.. Я не молодой пацан, и знаю, что совсем без слов уходить не стоит — небольшой втык никому никогда лишним не будет.
— А почему нам касок не выдали? — задаю уместный вопрос.
— Касок? Так тут нет никакой опасности. Потолок на голову не упадёт, — смеется Антонов.
— Купите, выпишите. Белые и нарядные. Сейчас много будет комиссий приезжать, в том числе и журналисты. Всех заставляйте одевать их, приказом прям оформите это. Пусть видят, что мы серьезно относимся к безопасности.
При этих словах, стоящая на стремянке работница, очевидно пытаясь принять выгодный для меня ракурс, уронила ведро с водой, и чуть не на макушку Антонова!
— Да ерш твою медь! — в сердцах воскликнул Павел Михайлович, а Марта встрепенулась и принялась шарить по сумочке в поисках своего блокнота.
А в машине он, блокнотик-то!
— Вот видите! — наставительно говорю я.
— Сделаем. Ни один без каски ходить не будет! Спасибо, Анатолий Валерьевич, за замечание, — серьёзно отвечает Антонов.
— «Ерш»… это ведь рыбка… «медь» — металл… Совсем непонятно, — грустно вздыхает Марта.
От моей помощи она гордо отказалась, да я и не особо бы тут помог. А Антонов высококультурный человек: не матюгнулся в присутствии девушек!
После стройки направляюсь в часть к Бейбуту… только не смейтесь — спасать его дембельский альбом! Да-да, именно так. Для каждого солдата дембель — событие святое: и ритуалы свои есть, и форму тщательно готовят, и, конечно же, альбом. Такой имеется и у моего друга. Но вот незадача: при очередном шмоне в роте он не доглядел, и теперь его солдатское творчество лежит в штабе. А там выкинут или сожгут, да ещё и втык сделают, так как, по словам Бейбута, фотки там… слегка неуставные.
Втыком моего кореша не напугать — пуганый. А вот фотки ему реально было жалко. Да так, что упросил он дежурного по части дать доступ к телефону, чтобы позвонить мне.
В первый раз я «послал» друга — дел невпроворот, а он со всякой ерундой. Но упрямый казах звонил снова и снова. Я даже Аньке велел больше не соединять со мной, но в итоге он нарвался на Марту. Та из его сбивчивых слов поняла лишь одно: случилась беда. Какая именно — не разобрала, но беда точно. И заставила меня сначала выслушать, а потом и ехать спасать солдатское имущество. Сюр какой-то! Ну что я могу приказать командиру полка?
Впрочем, меня там примут — Анька договорилась о встрече. Не с командиром, а с начальником штаба, подполковником Матвеевым.
— К кому? — уставился на меня верзила-ефрейтор, видом порядком расхристанным. Не иначе, тоже дембель.
— Не бойся, не к тебе. К Матвееву. Штыба. Предупреждали? — грубовато отвечаю я, потому как военный, хоть и спросил у меня, а сам пялится на ноги Марты, вышедшей из машины размяться. В штаб я подругу с собой не взял.
— Ничё такая… Твоя? Я бы её…
— Чего-о-о⁈ — возмущённо тяну я и сжимаю кулак прямо перед носом верзилы.
— Да ничего-ничего, проходи, — не особо-то испугавшись, ефрейтор всё же пропускает меня через КПП.
— «Лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор», — оставляю я за собой последнее слово.
— Да у меня ж дембель! Вот и кинули лычку на прощанье… — несётся вслед сбивчивое оправдание. — Я и сам не знал… Надо оно мне…
Всё-таки задел за живое наглеца. Реально сейчас много дембелей, так как Горбачев всех студентов отправил доучиваться.
— Альбом? Какой альбом? — тащ подполковник не может поверить, что такой важный человек из крайкома приехал к нему с весьма прозаической просьбой.
— Симонов, неси все альбомы ко мне, — командует Матвеев кому-то по телефону, и вскоре мы рассматриваем эти произведения искусства.
Первые листы выглядят безобидно: аккуратные надписи, рисунки тушью, фотографии присяги и караулов. Но уже через пару разворотов становится веселее: снимки солдат без гимнастёрок, в расстёгнутых хэбэшках; кто-то с гитарой, кто-то за столом с бутылкой лимонада и чем-то мутным в стакане. А в углу даже видна девушка в гражданском — явно не по уставу. Дальше больше: Бейбут на посту, Бейбут с автоматом…
— Ну, это же чистая самодеятельность, — покачал головой подполковник. — За такие кадры в политотделе мигом разнесут.
Он нахмурился и постучал пальцем по фотографии, где трое солдат, в числе которых мой друг, красуются в «дембельской форме». Тут тебе и куча каких-то значков, и золотистые аксельбанты, и сержантские лычки, обшитые блестящей тесьмой. Китель ушит в облипку, ремень — офицерский, белый.
Ну Бейбут даёт! Хотя… если вспомнить себя — да я ведь точно таким же был!
Помню, ехал домой: до поезда в гражданке добирался, а в вагоне — переоделся. И сразу — весь в блеске орденов, погон и аксельбантов, — наповал сразил двух девчушек-птушниц из соседнего купе. С одной мы даже всю ночь в тамбуре целовались. А утром я уже шлёпал по городу в таком бравом виде. Иду с поезда домой, грудь колесом, а навстречу — капитан милиции, молодая ещё женщина. Глянула — и улыбнулась во весь рот. А я — морду тяпкой и гордый собой, домой марширую…
— Нарушение формы одежды — издёвка над уставом, — оказывается, всё это время Матвеев что-то мне втолковывает.
Он перелистывает страницу: вклеенные погоны, вырезки из «Крокодила» с подписями