– Никак, – улыбнулся тот.
– Неужели из-за того, что он когда-то просто увидел и потрогал христианскую книгу, он принял эту религию? Он ведь даже не знал, что это такое? Неужели есть какая-то связь? – Продолжал допытываться Виталик.
– Возможно, есть. А, возможно, и нет… – Снова улыбнулся Давид. – Возможно, есть связь между моей мыслью и тем, что мы вернулись в дом… Возможно, есть связь между тем, что я увидел его крестящимся, и тем, что мне в голову пришла такая мысль… Возможно, есть связь между тем, что мы ушли из его дома, и тем, что он начал креститься… Хер знает, одним словом.
Малдыбай отказался ехать на машине. Сначала сказал, что ездит только на лошадях, а потом сообщил, что на машине мы в любом случае до того места не доберемся. Он отвел нас вглубь участка, к убогим постройкам, оказавшимися конюшней. Внутри стояли три низеньких лошадки.
– Может, у соседей еще лошадей взять? – Предложил Давид.
– Соседи не дадут – сволочи… – Лаконично пояснил Малдыбай.
– Сколько километров до места?
– Тридцать. Может, тридцать пять.
– В таком случае можно пойти пешком, а лошадей навьючим барахлом.
Мы так и сделали. Отправиться в путь решили следующим утром, а пока – собрать вещи и упаковать их так, чтобы было удобно навьючить на лошадей. Айгуль и Оля загнали машины во двор. Я подошел к «Порше» выгрузить скарб. Вытащив рюкзаки и канистры с водой, вдруг наткнулся на два ружья в чехлах. «Пистолет, ружья…» – в груди появился неприятный холодок. Расстегнув ближайший ко мне чехол, увидел внутри солидный на вид карабин или винчестер (никогда толком не разбирался в оружии). Я взял его за приклад, собираясь вытащить из чехла, чтобы лучше рассмотреть.
Незаметно подошедший сзади Давид взял у меня из рук ружье:
– Никогда не трогай оружие, не осознавая, что и зачем ты будешь с ним делать, – сказал с улыбкой, застегнул чехол, взял второе ружье и отнес их за дом, где Оля паковала свои вещи.
В местном магазинчике мы закупили продукты (посоветовавшись с Виталиком, тушенку решили все-таки не брать), которые сложили потом в отдельный мешок. Через пару часов сборы были завершены.
– Пойдем теперь по деревне тусоваться, – улыбнулась Айгуль.
– Ну… Нам лучше не светиться, – тихо проговорил Давид.
– Знаю… Шучу просто…
Я прошел в ванную комнату, побрился. В следующие несколько дней мы наверняка будем лишены нормальных условий для гигиенических процедур. Глядя в старое зеркало над умывальником, подумал о том, что, пожалуй, нужно было коротко постричься перед этим походом.
Вечер мы провели в доме и во дворе Малдыбая. Все так же невозможно было определить, насколько разумен или безумен этот Айгулин дядюшка, но некоторые психические отклонения определенно присутствовали. К тому же в его поведении явно прослеживалась дополнительная симуляция своего психического расстройства – то ли из какого-то озорства, то ли по самому характеру болезни. Время от времени возникало ощущение, что он потешается над нами.
Айгуль общалась со своим родственником довольно странно. Временами она была очень вежлива и обходительна с ним. Они вместе вспоминали каких-то родственников и семейные байки. Она уважительно кланялась ему и обращалась только на «вы». В другое время Айгуль не обращала на него внимания и даже проявляла открытое пренебрежение.
– Каким все-таки родственником приходится тебе Малдыбай? Спросил я ее. – Родной дядя?
– Не родной. Двоюродный брат моей мамы. – Айгуль поправила челку. – Я родилась в этом ауле. Только прожила здесь всего три года, а потом родители уехали в город.
– Братья и сестры у тебя есть?
– Двое сестер. Но я с ними не очень дружная. А ты в семье один?
Я кивнул головой:
– Да и семьи-то уже нет… У отца новая семья, у матери тоже типа второй муж, с которым они видятся раз в неделю или две.
– Прикольно, – хмыкнула она.
Мы сидели во дворе у дровяной поленницы. Айгуль прижалась к моему плечу:
– Красивое у тебя лицо, романтичное… Тебе бы шпагу в руки и в каких-нибудь фильмах про мушкетеров сниматься…
– Мне рекламы хватило… – Усмехнулся я. – Если не секрет, кто для тебя Давид? Гуру, друг, любовник? – Сменил я тему.
– Ну… – Айгуль недовольно сморщила нос, – гуру, наверное.
– Кто он вообще такой? Честно говоря, его внешность абсолютно не вяжется со словом «гуру».
– Прикольно, да? – Согласно улыбнулась она, – на занюханного колхозника похож. На самом деле Давид – отверженный.
– Отверженный? – Переспросил я, – что это значит?
– Чем позднее ты это узнаешь, тем лучше для тебя, – усмехнулась Айгуль.
К нам подошел Виталик. В руке у него были несколько веточек конопли:
– Здесь тоже за конюшней ее до фига.
Я сорвал с ветки пару листьев, растер их в ладонях и понюхал. Больше напоминало полынь, чем знакомый пряный аромат. Виталик сунул в рот несколько листьев и принялся их жевать:
– Гадость, – скривился он. Айгуль с усмешкой на него посмотрела.
– Ее же, наверное, как-то высушивать и обрабатывать нужно, – пожал я плечами.
– Но главный веселый элемент ведь уже в ней. Значит, как-то должен действовать, – Виталик выплюнул зелень.
«Главный веселый элемент». Частички, молекулы, которые добавляют тебе веселья и радости, когда ты идешь в отрыв – прочь от будничных скучных движений тела и ума. Спрятаться в клуб с его ярким и липким нутром. В клубе часто чувство тревоги, беспокойства незнакомых мест и людей. И тогда кому-то – пьянящие жидкости, кому-то – веселящие таблетки и порошочки, кому-то – расслабляющий дымок. Все три состояния вещества. Так наверное, было всегда. Может быть, человеку мало себя? Я пробовал и жидкие, и твердые, и газообразные вещества, и ни одному из них не отдавал явного предпочтения. Более того, в последнее время они теряли для меня свое веселящее значение. Не знаю, почему – то ли химия внутри моего тела поменялась, то ли еще что-то произошло. Меня это не радовало и не огорчало – просто одно из проявлений процесса взросления, старения, отмирания чего-то внутри. Но, продолжая следовать привычке, я снова и снова втягивал в себя дымок, вливал жидкость. Прятался в клубах. Пел и танцевал. Знакомился с кем-то. Кто-то знакомился со мной. Все так же продолжал попытки оторваться от земли и серого мира. Вдох, глоток – и здравствуй, придуманная мною картинка запредельности, мираж и моя мечта о ней.
Парень, через которого я доставал порошочки, увлекался Кастанедой и какими-то восточными учениями. Ходил всегда в черной кофте с яркими разноцветными всполохами на груди. А-ля хиппи и психоделика 60-х – 70-х. Но в делах был серьезен, расчетлив и осторожен. Наверное поэтому работал в своей сфере уже давно и без каких-либо проблем и эксцессов.
– Может, ее сварить? – Пришла Виталику в голову новая мысль.
– Ага, иди у дяди кастрюльку возьми и приготовь нам всем такой ужин, – усмехнулась Айгуль.
Насколько я знаю, интерес Виталика в веселящих веществах ограничивался алкоголем и анашой. Попробовать что-то более сильнодействующее он не решался. Зато любил разговоры на эту тему и связанный с ней антураж, анекдоты про наркоманов и фильмы типа «На игле», «99 франков» и т. п.
– Нет, все-таки действительно это не та… – Виталик отбросил мятые веточки конопли.
– Действительно, лучше без этой хуйни, – равнодушно заметила Айгуль, обернувшись к дому.
– Вы всегда так материтесь? – Спросил Виталик.
– Мы так не материмся, мы так разговариваем. – Айгуль с улыбкой посмотрела на него. – На самом деле, мат помогает освободить свое «я». Как говорит Давид, чтобы освободить любовь, нужно освободить и ненависть. Чтобы освободить красивые слова, нужно освободить и грязные слова. Хотя, на самом деле, не бывает красивых и грязных слов, а только мы их делаем такими.
К нам подошли Давид с Сергеем.
– Через пятнадцать минут начнем практики, – сообщил Сергей.
– Иван, если хочешь – можешь присоединиться, – предложил мне Давид.
– Было бы интересно, – согласился я.
Мы собрались на поляне за домом. Давид встал перед нами:
– Начнем с гурджиевской практики «No dimension»…
– О, класс! – Довольно потерла руки Оля.
– …Что с английского переводится как «Без измерения» или «Без пространства». – Продолжил Давид, –