– Нет, – сказала Джалар.
Обруч бабушкиного бубна давил ей на щиколотку. Джалар подняла его, представила, что на нем все еще натянута звериная кожа, что она не истлела в земле под сосной.
Она присела, опустила ладонь в воду, нащупала течение Олонги, ее вечное движение, и потянула. Это было похоже на то, как из кудели, пройдя движение веретена, прядется нить. Так и из охапки речной воды, со всей ее рыбой, камнями, водорослями, жуками, пройдя через ладонь, родилась нить Олонги, незамерзающей реки. Джалар отыскала ее, спряла, скатала в клубок и бросила этот клубок навстречу детям Рыси, которые стали слугами чужого императора.
А потом ударила в несуществующий лойманский бубен.
И смотрела, как Олонга поднялась и хлынула на луг, захлестывая чужаков на лошадях, сминая, снося их в воды Щучьего озера.
Как вопят женщины, хватают малышей и бегут прочь, к лесу, к горам.
Как вода сбивает с ног самых сильных мужчин, волочит по берегу, выворачивая ру́жья из рук.
Как закольцовывается воронкой вокруг ног Мадрана и плещется тихой волной, дойдя до Тэмулгэна.
Как Тэмулгэн в недоумении оглядывается, находит Джалар взглядом и бросается навстречу.
Но и другие Рыси, вынырнувшие из холодной воды, потеряв свои ружья, обезумевшие от ужаса, увидели ее. И тоже кинулись. Не к ней – на нее. Она увидела в их глазах такой страх и такую ненависть, будто все беды, которые с ними случались испокон веков, – из-за нее. Джалар не стала ждать. Она развернулась и побежала в лес, унося с собой и обод бабушкиного бубна, и взгляды соседей, и облегчение, увиденное в глазах отца.
* * *
Королева Рэлла стояла у окна, смотрела на город. Черные волосы были заплетены в сложную прическу и украшены синими цветами, а в глазах было столько тоски, будто там навечно поселилась глубокая ночь, будто там ее нора. Неловкими железными пальцами она перебирала четки. За ее спиной стояла старуха с обожженным лицом. Она горбилась и куталась в черный плащ.
– Зачем тебе это нужно? – прокаркала старуха.
Королева Рэлла долго молчала, перебирала четки, будто не услышала вопроса, смотрела в окно, потом ответила:
– Мне нужна сила. Сила и время, чтобы осуществить задуманное.
– И что же ты задумала, Рэлла?
– Хочу исправить все, что натворили Вандербуты, развалить Империю. Но одной жизни тут не хватит. А тебе? Зачем это тебе?
Старуха ответила не сразу:
– Я совершила обряд. Бог Семипрях даровал за него мне – бессмертие, а Суэку – защиту от врагов. И было по слову его. Но однажды… однажды я ошиблась. Я позволила королю выбрать не ту девчонку, и эта девчонка все разрушила. Семипрях ошибок не прощает. Но мне нужна вечность! Как и твоему отцу. Меня вычеркнули из истории, из памяти, будто меня и не было. Но я есть! Я была! И я останусь, я не могу раствориться просто так…
– Да… – задумчиво проговорила Рэлла. – Я могу это понять.
Часть четвертая
Дом Утки
Ненормальное всегда становится нормой, главное – дать ему немножко времени.
Терри Пратчетт. Движущиеся картинки
Земля знает, кто ты, даже когда ты сам себя потерял.
Робин Уолл Киммерер. Голос земли
Книга и ее сны
Явь уснула, а Навь не пришла. Дом Рыси замер в межвременье, в междумирье. Такун, не стесняясь мужа, плакала о дочери, которой не выжить в лесу зимой; о свекрови, которая перестала дышать в середине времени Лося, так и не открыв глаз, не сказав ни слова на прощание; о сыновьях, которые растворились в своих городах, ставших теперь такими далекими, как и звездная деревня над головой, и которые даже не приехали на похороны бабушки. О соседях и родственниках, которые возненавидели их Дом, их семью, их дочь, ведь она помешала сбыться таким страшным, таким неправильным планам… Храни их Явь, пусть радуются, что никто из Рысей не погиб! А что река унесла чужаков да ящик патронов лежит на дне озера – туда им и дорога. Мадран кричал, что Тэмулгэн ему теперь должен столько за эти ружья и патроны, что вовек не расплатиться, но Тэмулгэн на него даже не взглянул.
Такун застыла перед сундуком Тхоки. Время Лося подходило к концу, а с ним – и время тишины, которое дается родственникам ушедшего в небесную тайгу, чтобы проститься, оплакать, отпустить и привыкнуть. Тяжело, когда время тишины приходится на весну или лето, на время сева, покоса или сбор урожая. Мир тогда полон звуков, дел, полон жизни. Но Тхока знала, когда умирать, – время ее тишины пришлось на самые темные, самые медленные дни года.
Такун вздохнула: так-то оно так, но никто из внуков не смог приехать на похороны. Что ж, может, Тхока учла и это. Может, не хотела, чтобы мальчики видели ее такой – высушенной, крохотной, беспомощной. Полотна́, чтобы закутать ее в дорогу к небесной тайге, ушло всего ничего.
И теперь Такун стоит перед сундуком Тхоки и не может заставить себя его открыть. Но надо. Пора. Как бы странно ни было в Доме Рыси теперь, а все-таки надо что-то дать в каждый дом на память, какую-нибудь вещичку. Обычай есть обычай. Хотя сейчас, в эти дни, она уже не могла понять, что хорошо, а что плохо… Но Тэмулгэн, уходя сегодня на охоту, устало и твердо велел разобрать Тхокины вещи. Такун снова вздохнула, мелькнула мысль, что именно тут хранится лойманский бубен и сейчас она сможет подержать его в руках, некому запретить ей сделать это, даже ударить в него сможет. Такун откинула грубую железную застежку на деревянной крышке.
Платья, шали, тканые пояса, три вышитых полотенца… Такун все было жалко, ничего не хотелось отдавать людям, которые едва ли поблагодарят теперь, а если и поблагодарят, уберут подальше, чтоб не видеть то, что связано с их семьей. А Такун любила каждую вещичку здесь, потому что любила свекровь. Вот эту наволочку та вышивала, когда Такун носила Севруджи. Узор до сих пор не поблек, будто только вчера закончили работу. А этот пояс Тхока надевала, когда ходила за травами в предгорья, говорила, что узор на нем обережный. Такун роняла скупые слезы, оплакивая и Тхоку, и свою так быстро промчавшуюся жизнь.
Бубна в сундуке не оказалось, но на самом дне обнаружилась старая книга. «Наверное, отца Тэмулгэна», – с удивлением подумала Такун. Она никогда не видела, чтобы Тхока читала, хотя слушать любила. Книга была странной: старая, толстая, потрепанная, в синей обложке, не похожая на те, что ходили по Краю, передавались из