– Обычно женщины Лосей вместе с мужьями на пастбища уходят, не жить же все лето в разлуке, но мы же не как все, поженились не вовремя, хозяйство я еще не наладила как следует, чтобы оставлять, да и… – Сату быстро глянула на Джалар и улыбнулась: – Лось зажег во мне новую луну. – И, увидев, что подруга не поняла, засмеялась. – Ну, так они говорят. Я жду ребенка, Джар.
Джалар споткнулась на ровном месте. Так вот что за свет окружает Сату теперь! Она носит ребенка, продолжение их с Аюром любви! Не в силах сдержаться, Джалар обняла Сату и почему-то расплакалась.
– Я от радости, от радости! – сказала она. – Долгих ему дорог, радостных дней.
* * *
Этой ночью во сне к ней пришла Тхока. Пришла и сказала:
– Я умерла.
А еще сказала:
– Ты обещала.
Джалар вздрогнула и проснулась. Она лежала в теплом доме, на тюфяке, набитом соломой, в уютном углу у печки, укрытая тяжелой медвежьей шкурой, и не могла вспомнить: что же она обещала бабушке? И почему та умерла? Джалар села. Уставилась на трепыхавшийся огонек остывающих углей, что светился сквозь дырочки в печной дверце, и поняла, что это – правда. Тхока умерла. Умерла еще тогда, в тот день, когда Тэмулгэн оттолкнул ее, а Джалар убежала из дома. Ведь если бы Тхока была жива, ничего бы этого не случилось, она не дала бы внучку в обиду.
«Ты обещала». Что? Что она обещала Тхоке?
– Ты чего? – услышала Джалар шепот Сату.
– Нет, ничего, – просипела в ответ. Легла, натянула шкуру на голову, беззвучно заплакала.
* * *
Утром они с Сату пошли на озеро стирать. Пошли пораньше, пока все еще доят коров и выгоняют на выпас, чтобы никого на берегу не было. Джалар разулась, подоткнула подол платья.
– Нечего тебе морозиться, – сказала она Сату. – Еще застудишь малыша.
Прополоскала белье, вместе с Сату выжали тяжелые простыни, платья и рубахи. Управились быстро и хотели уже уходить, но тут Джалар краем глаза заметила что-то в камышах.
Она вгляделась. К берегу прибилась какая-то тряпка. Белым пятном пузырилась меж желтых стеблей. Джалар сначала даже испугалась – вдруг утопленник? Но все-таки подошла, потянула и поняла, что это просто рубашка. Знакомая такая рубашка. Она провела по вышивке на вороте. Отцова. Папа, папа, где ты, что с тобой? Джалар знала своих родителей: они были очень бережливыми, и, если бы мама упустила при полоскании рубашку, да еще именно эту, почти новую, она догнала бы ее, чего бы ей это ни стоило. «Что-то случилось, – в тревоге заметалась по берегу Джалар. – С ними что-то случилось!» Но рубашка была чистая, целая, как же она оказалась в реке?
Страх за родителей сковал ее.
– Что там? – крикнула Сату.
Джалар ответила не сразу, проглотила комок в горле. Потом показала рубашку на вытянутых руках. С нее звонко капала вода.
– Уф! Я уж испугалась… – начала Сату и замолчала. Тоже узнала вышивку. – Джар, ну обронили, наверное, случайно. Стирала тетя Такун или Тхока – и упустила, с кем не бывает…
Тхока. «Я умерла. Ты обещала». Джалар уткнулась в рубашку лицом. От холода оцепенели щеки.
– Джар! Ну-ка выходи из воды! Ты сейчас себе навыдумываешь…
Джалар побрела к берегу, выжимая рубашку.
– С ними что-то случилось, – бормотала она. – Ты ведь их знаешь, никогда они такую хорошую рубашку не выбросили бы, а если б случайно упустили, мама до озера Далеко бы за ней пошла!
Джалар попыталась улыбнуться, а Сату сказала:
– Послушай, ну если бы на него напали, была бы кровь или порвали бы рубаху-то.
– Да, да, – лихорадочно повторяла Джалар. Потом вдруг успокоилась, посмотрела на подругу. – Мне надо вернуться.
Сату замотала головой:
– Ты же сама говорила: там опасно. В тебя стреляли!
– Я осторожно. Прокрадусь по лесу, посмотрю издалека.
Сату хотела заспорить, но Джалар остановила ее:
– Мне бабушка сегодня приснилась. Она умерла, Сату. Так она сказала, и я чувствую, что так и есть. Я должна вернуться. У них ведь никого больше нет.
– А братья твои?
– Слишком далеко. Да и отыщут ли они теперь наш Край? Прости, Сату, я не могу остаться.
Сату собрала ей теплую одежду и еды в дорогу, крепко обняла, опять заплакала. Джалар попыталась сказать что-то утешительное, но та лишь рукой махнула. Что тут скажешь?
Призвать реку
Джалар пробиралась по родному лесу, как хищник, преследующий добычу. Сейчас больше, чем когда-либо, она чувствовала себя рысью и благодарила праматерь за точные движения, бесшумный шаг, чуткость слуха и зоркость глаз. Днем она забиралась на деревья, устраивалась на ветках и отсыпалась, а в сумерках спускалась и шла до рассвета. И удивлялась, что не видит в лесу ни одного человека: ни охотника, ни женщин, собирающих грибы, а ведь год вон какой урожайный! Тревога, огромная, как озеро Самал, надвигалась на Джалар, терзала и мучила.
На второй день ноги сами вынесли ее к хромой сосне.
«Ты обещала».
В детстве они с бабушкой часто приходили к этой сосне, Тхока любила ее, всегда гладила, здоровалась, долго обнималась. Джалар излазила ее снизу доверху, посидела на каждой ветке. Хромая сосна будто специально такой выросла: невысокой, с толстыми ветками, кривым стволом. Один ее корень выполз высоко из земли, торчал в сторону, и в сумерках сосна и правда напоминала хромого человека. Джалар, как раньше, в один миг взлетела на ее могучие крылья. Легла, прижалась, слушая дыхание дерева и выравнивая свое. «В ее корнях мой бубен. Спасай Край, Джалар, спаси его!» – так сказала ей Тхока, самая сильная лойманка, даже если всю жизнь она делала вид, что нет в ней никакой силы. Джалар поцеловала ветку, на которой лежала, прошептала:
– Я не знаю, как мне спасти наш Край, бабушка. Меня травят, будто я бешеный зверь, таскающий детей из люлек. Ты ушла слишком рано, ничему меня не научив. Но, если ты велишь забрать твой бубен, я заберу.
Она спустилась, нашла ветку и начала копать ею у корней. Дело это было нелегкое, но все-таки скоро Джалар нащупала во влажной осенней земле металлический обод, аккуратно потянула и вытащила бубен. Точнее, то, что от него осталось, – рыжее