– Дети не твои и не мои, Такун. Они принадлежат земле и небу, Яви и Нави, только им.
– Не отдам!
– Не тебе решать.
Он схватил ружье и пошел к двери. Джалар бесшумно выскочила во двор, сделала вид, что только вернулась.
– Дочка, – схватил ее за руку отец. – Мы найдем твою подружку. А ты – помоги матери и собирайся. Вернусь – отвезу тебя в город. Нельзя больше ждать.
* * *
Прошло три дня, но отец с Мадраном и Баирте, ушедшие искать Шону, не возвращались. В деревне стали шептать недоброе. Джалар казалось, этот шепот стелился за ней, как туман по реке. «При чем тут я? Мне просто кажется», – успокаивала она себя, но всплывали в голове слова отца: «Только страшный тот дар, темный» – и горло перехватывала ледяная тоска, имя ей было – страх.
Снова и снова Джалар вспоминала чужаков, их слова и пьянящие голоса, и накатывало понимание, предчувствие, что они пришли именно за ней. Почему она так подумала? Почему именно за ней? Шепот не смолкал, некоторые дети стали показывать на нее пальцем. Даже мама заметила, испугалась и начала помогать собирать вещи. Тхока, не дождавшись сына и на пятый день, сама ушла в лес. Мама плакала, складывая в чемодан платья и юбки, ругала Тхоку, которую считала, кажется, всесильной, и сердилась, что та не может остановить злой шепот.
Чемодан им как-то привез Севруджи. Будто знал, что однажды пригодится.
Обратная сторона
Прошло еще два дня, а потом пять, десять, двадцать, но никто из тех, кто ушел искать Шону, не вернулся. Каждый день собирались мужчины и спорили, нужно ли выдвигаться на поиски, ругались и злились, но не могли договориться. Чемодан Джалар пылился у двери, время Утки медленно катилось к Норзену, и Джалар казалось, что еще немного – и соседи сами придут к их дому, чтобы выгнать ее из деревни.
«Почему они решили, что именно я – причина всех бед?» – думала Джалар, луща горох. Ярко-зеленые спелые горошины звонко падали в таз, крутились там и замирали. Скоро дно покроется ими и уже не будет этого яркого звука. И ее жизни здесь – не будет. А что будет тогда? Заберет ли ее к себе Севруджи, или бабушка спрячет в какой-нибудь далекой пещере? Что за бред лезет в голову, какие еще пещеры, да и где теперь бабушка… Ушла и не сказала, куда и когда вернется! «Она ищет отца, – подумала Джалар. – Она одна не стала тратить время на разговоры, а просто пошла его искать. И даже нам с мамой не сказала ничего. А может, она решила доплыть до города, дать знать Севруджи, что у нас тут творится, попросить помощи?»
Джалар вспомнила величественную старуху в темном плаще, которая привиделась ей на Жарминахе, а еще – чужаков на Саол-гоне. Раньше она чувствовала, но не понимала, почему эти два события показались ей похожими, а теперь поняла: и от шепота старухи, и от слов чужаков все соседи как будто бы… переставали думать сами. Слушали, но не слышали или… слышали, что им внушали? Да! Ну конечно! Джалар вскочила, и зеленые стручки посыпались с юбки на пол. Она бросилась из дома, топча их, ей хотелось бежать от соседа к соседу и говорить: «Послушайте, меня оболгали, вам внушили, что все беды от меня, но почему, почему, почему? Почему вы поверили, ведь вы же знаете меня с рождения, я выросла на ваших глазах, неужели я сделала что-то плохое? За что вы ополчились на меня? Почему вы не спросите, что случилось с Халаном до того, как он набросился на Сату? Что случилось с Гармасом, с Чимеком?..» Она замерла, будто врезалась в дерево. Почему же она сама не поговорила с ними? Ей ведь даже в голову не пришло – спросить у парней, что произошло, что они чувствовали, что думали, почему сделали то, что сделали…
Джалар развернулась и пошла к дому Халана. Раньше она не посмела бы даже приблизиться к этому самоуверенному красавцу, но сейчас Джалар чувствовала себя разъяренной рысью, которую собаки гонят под выстрел. Нет, она разберется, что происходит в ее Краю и кто грязнит воду в его озерах.
Халан опять копался в огороде. Выбитый глаз прикрывала повязка, ловкие руки удачливого охотника сноровисто дергали сорняки из морковной грядки.
– Халан! – позвала Джалар.
Он не услышал. Тогда Джалар посмотрела, нет ли кого поблизости, перелезла через невысокий забор, тихонько прокралась между грядок и присела рядом с Халаном, тоже стала выдергивать сорняки. Халан вздрогнул, посмотрел на нее, но ничего не сказал, только губы сжал.
– Халан, я хочу спросить, – прошептала Джалар.
– Спрашивай, – ответил он равнодушно.
– Что с тобой случилось тогда, на невестиных гонках?
Он не изменился в лице, но руки его, испачканные в жирной летней земле, слегка задрожали.
– Пожалуйста, скажи мне, я ведь знаю, что ты хотел ловить меня, ты сам так крикнул на Жарминахе. Что же случилось, Халан? Почему ты передумал?
Их руки нечаянно встретились, и Халан отдернул свою, будто обжегся. Он покусал губу и сказал шепотом, Джалар показалось, что он сам себе не верит:
– Я хотел догнать тебя, Джалар. Я попросил отца привезти самую дорогую жемчужную бусину из города. Все представлял, как красиво она будет смотреться в твоих волосах, – хмыкнул он, – и как все будут тебе завидовать. Я не любил тебя, Джалар, – он вскинул на нее свой единственный глаз, – но о тебе многие мечтали, ты всегда считалась самой желанной девушкой, недаром тебя весенней девой выбрали, и ты дочь Тэмулгэна, кто же не захочет стать частью его семьи… – Он вздохнул. – Навь наказала меня за гордыню. Я не виню тебя.
– А остальные? – быстро спросила Джалар. – Они винят?
– Откуда мне знать? – равнодушно дернул плечом Халан.
– Вы не говорили? Не пытались понять, что с вами случилось? Как вы вообще оказались рядом с Сату все вместе?
Он пожал плечами.
– Халан! Мне надо знать!
Халан молчал.
– Вся деревня шепчется за моей спиной, все думают, что это из-за меня случилось, а я…
– Мне нечего сказать тебе, Джалар. Я ничего не помню. Правда. Последнее, что помню: бегу за тобой. А потом – уже лежу весь в крови, без глаза и чувствую только страшную боль. Поговори с Гармасом, вдруг поможет. Все-таки он успел выйти из леса, вернуться к людям, говорят, он шутил и веселился, словно ничего не произошло. Ну, пока топор не оттяпал ему пальцы, конечно.
Джалар погладила Халана по руке и увидела,