Ричард так и не понял, что вытряхнуло его из этого сонного предсмертного оцепенения, – но ярким оно было, этакой внутренней вспышкой, от которой он вздрогнул всем телом и резко обернулся. И столкнулся взглядом с вышедшим из метельного мрака мертвецом – так он ощутил это в первый момент.
Фарфоровый призрак не носил каски – и ветер трепал светлую чёлку. И взгляд стеклянных глаз показался Ричарду живым. И почему-то не врезало ему под дых нестерпимым ужасом, который всегда летел за адскими тварями.
Наверное, поэтому Ричард опустил винтовку и спросил мёртвого лазутчика:
– Погоди меня убивать, ответь: у тебя душа есть?
* * *
– Это был поручик Эрик, – говорил потом Ричард. – Правда лазутчики. Даже диверсанты. Я так и не понял, почему он не свернул мне шею тогда. Я же мог заорать в принципе-то. Часовой же. Вот потом уже, когда он взялся за винтовку и потянул – он понял. Потому что тогда меня первый раз накрыло. Оно прошло… через винтовку. Как электричество.
– В смысле – вот этим твоим… Даром накрыло? – спросила я. – Ты ему воспоминания передал?
Ричард пожал плечом:
– Наверное, уж воспоминания. И точно намерения. Потому что он меня не обезоружил даже. У нас с ним случился какой-то катарсис в тот момент. Я это уже больше никогда повторить не мог: он понял меня аж до самого дна, а я – его.
– Его воспоминания? – спросил Ольгер.
Ричард неопределённо поводил руками в воздухе:
– Не совсем… его… как бы… тоже намерения, что ли. А вообще для меня же главное тогда было, что он не страшный. Это для меня значило, что он не адская тварь.
– Ты решил перейти на нашу сторону? – спросил Жейнар.
Ричард мотнул головой:
– Я подумал: пусть он меня убьёт. Или – зачем он шёл… Если уничтожить склад, где хранятся эти банки, – пусть. Там ещё пара жрунов отдыхала, а ещё два улетели, я думаю, в разведку или разбойничать… Так вот: я думал, что хорошо бы было грохнуть этот склад к демонам бритым. А там поглядим.
– А боеприпасы? – спросил Ольгер.
– Ага, – тихо сказал Ричард. – И боеприпасы. Я думал: останусь здесь – и пусть шарахнет. И мы умрём все по-человечески. Нормально, хорошо даже, по-солдатски умрём. И, может, Господь простит нас и приютит…
В его глазах снова появились слёзы. Он сцепил пальцы и прикусил костяшки.
– Но они тебя не оставили? – спросил Ольгер.
– Ага, – сказал Ричард еле слышно. – Они пришли втроём, все фарфоровые. И они заложили взрывчатку под оба склада. И Грегора они убили, закололи. И меня, конечно, должны были, по всему…
И ткнулся лицом в ладони. Глухо проговорил, прерывисто, будто глотал рыдания:
– Я думал: простите, простите меня, братцы. Лучше так. Пока у нас души ещё живы. Лучше так. Мой грех. Страшный грех, но… не смог я им помешать. Думал: либо мы – у Господа, как люди, либо – жрунам на корм…
– И что? – потрясённо спросил Жейнар.
– Лэнси тогда Эрика спросил: «А с этим что делать, ваше благородие?» – продолжал Ричард, не поднимая головы. – Не хотели они почему-то меня прикончить. А Эрик сказал: «Пусть идёт с нами».
– Они тебя тащили? – спросила я.
– Нет, – сказал Ричард. – Эрик нагнулся ко мне и сказал: «Ты пойдёшь и расскажешь о жрунах». А он раньше и не знал это слово, «жрун». Ваши-то их зовут летунами. Он это слово узнал из моей головы. И я пошёл. Разобраться пошёл – и да, рассказать. Потому что эти твари – они не только вам враги. Они всем людям враги.
– Ты правильно сделал, – сказал Жейнар.
Ричард с трудом поднял голову, взглянул мокрыми глазами:
– Не знаю я. Тяжёлый грех на мне. Я уходил с фарфоровыми ребятами, у меня сердце отпускало, внутри разжималось всё… я чувствовал, как разжимается… будто размерзает, а ведь вьюга мела… а мне тепло было… Шёл и думал: а Эгель? Хонти? Дорн? Уфри Полосатый? Кто-то небось этой же ночью умрёт, а кто-то… кого-то…
– Ты ж не мог их предупредить, – сказал Ольгер.
– А как бы предупредил? – безнадёжно сказал Ричард. – Давайте, мол, через фронт перейдём с диверсантами? А присяга? Как бы я объяснил-то? Я и себе объяснить не могу. Я шёл и думал: я иду с ними вместе воевать с адом. Не с Перелесьем – с адом. Так во мне и стучало: иду воевать с адом. А потом… как громыхнуло сзади… земля под ногами дрогнула.
Лицо у него, пока он говорил, было как у тяжелобольного.
– Я ведь тоже из Перелесья, – сказал Ольгер. – И тоже воюю с адом.
Ричард повернулся к нему:
– Я вроде почувствовал. Ты тоже видел?
– Я не просто видел, Ричард, – сказал Ольгер. – Я работал. На ад. Так что точно знаю, о чём говорю.
– Я присягу давал, – сказал Ричард в тихом страшном отчаянии. – Защищать Перелесье. А защищать-то и не могу, вот что! Потому что, выходит, мне от своих же нужно его защищать? Или кто главные враги Перелесью-то? Они же, выходит, ад кормят Перелесьем. И мне страшно сказать, кто тут больше всех виноват. Ведь выходит, что государь. Государь же не может не знать, да? Не может так быть, чтоб вот это всё, а государь не знал… Так выходит, что это государь Перелесьем ад кормит. А я и ему присягу давал…
– Так тебя обманули! – сказала я. – Ты же не знал.
– Я не знал, – кивнул Ричард. – Но разве это что-то меняет? Мне, может, умереть было правильнее…
– Ну да, – сказал Ольгер, морща нос. – Ты умрёшь, я умру, другие умрут… а кто тогда будет защищать людей от ада, ты мне объясни?
– Смерть хочется выпить, – сказал Ричард устало. – Чтоб отпустило. Но боюсь я. Я с ребятами Эрика до ваших позиций дошёл – и так стало худо… Трясло, понимаешь, не успокоиться. И живые солдатики, ваши, прибережные, мне рому дали хлебнуть. Хорошего. Сразу в жар бросило и вроде колотить перестало, зато… того…
– Что? – встревоженно спросил Жейнар.
– Этих ребят с Жемчужного Мола перебросили, – сказал Ричард. – Отступали они. И как я выпил малость – так в мою голову как полезло… То ли страхи их, то ли память…