– Это зачем? – спросил Клай, не удержался.
– Нынче время такое, – сказал Далех. – Деревянный кораблик – значит, рыбаки плывут, серебрушку ловить или там рачков. А для войны – железный корабль ходит по воде. Броненосец ходит. Железные пушки несёт.
– А, вон что, – догадался Клай с явственным смешком в голосе. – Это ты броненосец делаешь?
Далех невозмутимо покивал, вынул из торбочки большой толстый гвоздь и вбил в лодчонку вместо мачты. Потом отложил игрушку в сторону и достал ещё одну.
Так мы посмотрели, как он оббил кнопками три игрушечных кораблика. Я уже начинала терять терпение – но Далех, видимо, решил, что всё, хватит приготовлений. И запел.
По-моему, пел он на нашем языке. Во всяком случае, я понимала отдельные слова. Но общий смысл как-то плыл. Вроде бы Далех обращался к луне и к воде – и чаще всего повторял: «Подними туман. Освети луной. Унеси водой. Смой истинное, оставь ложное – вода приносит, вода уносит…»
Он бормотал, покачивался – и мне показалось, что я сейчас засну стоя. И в этом полусне я увидела, как Далех взял одну лодочку, поцеловал – и пустил в бьющийся прибой.
Волна тут же подхватила игрушку и потащила от берега – и вот тут начались те самые чудеса, которых мы ждали.
Чем дальше от берега уплывал игрушечный кораблик, тем он казался мне больше. Да он просто угрожающе рос! Шагах в пятидесяти от берега – стал с настоящую рыбацкую лодку, его несло дальше, я увидела, как на нём поднялись мачты, палубные надстройки… В какой-то момент волны перестали его тащить – он выровнялся и пошёл в открытое море, превращаясь из рыбацкого баркаса в миноносец, из миноносца – в грозный крейсер.
В морских предутренних сумерках вспыхнули кормовые огни. Спустя ещё минуту загорелся и сигнальный огонь Прибережья, а на флагштоке взвился наш голубой вымпел. Лунные блики тускло блеснули на стволах расчехлённых пушек. Крейсер шёл, оставляя в кильватере пенные струи – а я потихоньку себя ущипнула. Он был настоящий. Совершенно настоящий боевой корабль. Он мне снился наяву.
А Далех, продолжая напевать, спустил на воду ещё две деревяшки. И мы все, в том же сонном мороке, в полном обалдении от происходящего, увидели, как два эсминца охранения выходят в боевой поход вместе с крейсером.
На них горели бортовые огни Прибережья. Над ними реяли наши вымпела. От нашего берега в поход уходила армада, миновала дальний рейд, постепенно растаяла в тумане, бликах и тенях качающихся волн…
– Дорогой Далех, – тихонько сказала Виллемина, – вы меня поразили. Это ведь только видимость, да?
– Да, да, – покивал Далех и принялся упаковывать в торбу кнопки и молоток. – Великая мать всё верно поняла. Это наши грёзы, это наши желания, это мы наговорили, у моря спросили, у луны спросили – и теперь они будут по волнам плавать. Куда поплывут – про то я, конечно, великой матери не скажу, потому что и сам не знаю, куда поплывут. Куда ветер погонит. Но сколько будут плавать – скажу. До новолуния. Как затмится лунный лик – так наговор и спадёт.
– Ловко! – восторженно выдал Клай.
– Ещё бы не ловко! – сказала я. – А если по ним будут стрелять?
– А и пусть, – Далех легкомысленно махнул рукой. – Постреляют и перестанут.
– Ни снаряды, ни торпеды не могут причинить вред иллюзии, – кивнула Виллемина.
– Верно, верно понимает великая мать, – ухмыляясь, согласился Далех. – В них будут стрелять – и они будут стрелять. Дым будет, вспышки будут… только грохота не будет. Облака, лунный свет – неоткуда там грохотать. Постреляют – и разойдутся. Ход у них быстрый. Вода легко щепки носит.
Виллемина тихонько кашлянула:
– Далех, дорогой… а скажите: сколько корабликов вообще можно пустить в море?
Далех расхохотался:
– Великая мать хочет могучий лунный флот? Ужас нагнать? Если лучезарная хочет могучий лунный флот – шаман сделает флот. Страх будет, дым будет, вспышки будут – шаман глаза отведёт, уверенность убьёт, лишит храбрости в сердце… И пусть они гадают, что это им видится в тумане – лунное судёнышко или настоящий корабль великой матери. Пусть они не знают. Пусть луна им все нити запутает.
– А ты отводишь глаза всем? – спросил Клай. – И нашим морякам?
Далех поклонился Виллемине:
– Пусть лучезарная расскажет морякам про лунные кораблики. Их можно отличить – если знать, на что смотреть. Шаман отличит. Белый Пёс отличит. Белый рыцарь отличит. Некромант отличит.
– Очень хорошо, – нежно сказала Виллемина. – Завтра же утром об этом будет известно адмиралу.
– Великой матери нужно отдохнуть, – сказал Далех. – В тепле.
– Я не устала, – сказала Виллемина. – Я так рада была это увидеть!
Далех расплылся в улыбке:
– Нехорошо лучезарной обманывать своих союзников, ц-ц-ц! Я, шаман, вижу!
– Пойдём-пойдём, – сказала я. Взяла её за талию и потянула. – Я тебя сама спать уложу. Ты ведь весь день на ногах, да? И не пытайся надуть шамана и некромантов: мы чувствуем.
– Ну что мне с вами делать! – сдалась Вильма. – Повинуюсь.
– Можно я спрошу у Карлы, государыня? – сказал Клай. Вильма кивнула, и он продолжил: – Мы увидимся, леди-рыцарь?
– Мы постараемся, – сказала я. – Очень сильно. А там – что Бог даст. Иди.
– Ничего больше не скажу, – сказал Клай. – Ты и так всё знаешь. И оглядываться не буду: примета плохая.
– Вали-вали, – сказала я. – Философ.
– Идите, дорогой Клай, – сказала Виллемина. – Вам тоже нужно хоть немного отдыха.
– Мне – нет, государыня, – сказал Клай молодцевато, но с еле заметной грустью под словами. – Я бестия войны, я машина войны, будем отдыхать, когда мир настанет.
Он поклонился нам с Вильмой как офицер – глубоким кивком – и быстро пошёл по набережной прочь. А я не смогла ни шагу сделать, пока он не исчез в предутренних сумерках.
Тогда мы и пошли во Дворец.
В спальне Вильма так привычно сняла парик и надела чепчик с оборками, что мне это по сердцу резануло. Она освоилась уже. Для неё уже естественно. Для неё причёска – уже часть костюма, а не тела.
– Ты настолько сильная, что я поражаюсь, – сказала я. – Я даже завидую. Тому, как ты держишься, как ты держишь все удары Рока. Как воин.
Я помогала ей раздеться, как горничная, – и всё время хотелось её обнять и держать. Наверное, и Вильме хотелось: мы сели на кровать, обнявшись, – и Тяпка привычно просунулась между нами.
– И чему ты завидуешь, смешная, – сказала Вильма, положив голову на моё плечо. – Ты ведь рыцарь, ты