– Ты не заметила, – так же тихо сказал Лангр.
– А что, вампир может не заметить? – усомнился Клай.
И тут меня осенила совершенно безумная идея.
Я выдернула нож из чехла в рукаве и стащила перчатку со своей несчастной клешни.
И они оба, оба наших врага, которые так нас презирали секунду назад, так хотели восстановить свою фальшивую историческую справедливость, убить мою Вильму, отдать моё побережье аду с потрохами, – уставились на мою руку разом.
Они очень старались изобразить то ли непонимание, то ли безразличие. Но я ярко вспомнила Дольфа – и не спеша разрезала ладонь. Поглубже.
И всё. Их глаза стали умоляющими. Жадными и умоляющими.
– Если я предложу, вы возьмёте? – спросила я. – У служанки мёртвой королевы? Которая на всё ваше враньё, на ваш поганый Святой Альянс и на вашего короля, чернокнижника, плевать хотела?
Гелира еле оторвала взгляд от моей ладони, чтобы в глаза заглянуть: ни дать ни взять пьяница клянчит пару корабликов на бутылочку.
– Но ведь ты говоришь, что мы заблуждаемся… быть может, ты и права… – сказала она почти заискивающе и сглотнула. – Если ты дашь мне капельку крови, Дар в ней многое для меня прояснит…
И в этот момент я поняла, как мало в ней осталось. Никакой честной Силы, холодной, лунной – только мёртвое свечение чего-то вроде гнилой деревяшки на пирсе. Пустое.
Я поняла, почему мой адмирал называл её «отродьем».
А Лангр взглянул на меня с вожделением и злобой. На части бы порвал, если бы мог, – и Даром из моей крови немного себя восстановил бы.
– Ты такая же, как ваш Дольф, – прошипел он. – Сначала сломаешь, потом бросишь – и будешь чувствовать себя правой. Я возьму. Но не думай, что почувствую себя обязанным. И ты не получишь за это ни капли Силы.
– Так у тебя её и нет, – сказала я. Я всё поняла до конца. – Мессир Олгрен, вы целуете дамам руки?
– Не дамам, а тебе, рыцарь Карла, – чуть усмехнулся Олгрен. – Тебе – целую.
И я дала ему кровь, а он закрыл мне рану. Пленные яростно ненавидели меня в этот момент, потому что, выходит, я их раздразнила, но ни капли не дала… но я не смогла себя заставить протянуть им клешню… даже из милосердия.
В них что-то было от серых тварей, что-то – от адских гончих… но уже почти ничего от вампиров, в смысле – от сумеречных проводников и Божьих вестников. Смотреть – нестерпимо, гадко, жалко, но… хоть вампир, хоть человек – сам делает выбор.
– Ну что ж, – сказал Олгрен, закончив за всем этим наблюдать. – Я удовлетворён. Теперь вы знаете точно, с кем и с чем имеете дело.
– Карла знает, дорогой адмирал, – сказал Клай. – А я… ну, в общем, я догадывался.
* * *
Через зеркало Олгрена мы вышли не в госпиталь, а во Дворец.
Во Дворце полно зеркал. Олгрен спросил меня, куда мы хотим попасть, – и я попросила зеркало на Синей Лестнице. Оттуда можно и наверх, и в каземат – по обстоятельствам… но я, честно говоря, думала, что вниз пойду. Ночь давным-давно перевалила за середину. Стоял тот самый глухой предрассветный час, когда все спят, когда даже гвардейцев на посту и то клонит в сон. Я думала: Вильма спит, я приду, Тяпка полезет на постель и разбудит мою королеву – а она и так спит урывками. Поэтому я сама подремлю внизу, или на диване, или в каморке Валора: он туда поставил походную койку.
Самого Валора точно нет дома: у него сегодня занятия на кладбище, с новобранцами. Наверняка провозятся до рассвета.
В общем, мы вышли на Синюю Лестницу. Клай мне руку подал. И я попала прямо в объятия Виллемины.
Моя государыня спорхнула со второго этажа, она была одета в дорожное шерстяное платье в клеточку, непарадно и тепло – в общем, собиралась уходить! Мне просто повезло.
И она воскликнула:
– Карла, дорогая! Как мне повезло! – подумала ровно то же самое.
Я её прижала к себе изо всех сил. Тут же поняла, как кошмарно соскучилась. И Тяпка начала восторженно скакать вокруг и лаять – кажется, она тоже соскучилась смертельно. А Виллемина безнадёжно пыталась как-то обнимать нас всех.
– Государыня, милая, хорошая, куда же ты собралась в такую пору, а? – сказала я ей куда-то в шею. – Неужели до утра не терпит?
– Не терпит, – весело сказала Вильма. – Карла, милая, мы идём смотреть секрет Далеха.
– Он же хотел только для твоих глаз, – сказала я.
– Ах, сестричка! – рассмеялась Вильма. – Твои глаза – это тоже мои глаза. И ваши, мэтр Клай, тоже. Пойдёмте вместе. Мне кажется, это будет очень любопытно.
Я думала, мы пойдём в каземат. Но Вильма накинула плащ с капюшоном: она собиралась на набережную. Вот просто – туда, где мы устроили чудо с душами моря.
Она торопилась – и мы прибавили шагу. А Далех, оказывается, ждал на спуске, у самой воды. Над ним горел фонарь – и в свете фонаря широкая ряшка Далеха просто сияла. Рядом с Далехом на широких каменных перилах лежала та самая котомка.
Стояла на удивление тихая ночь. Море перед нами лежало как зеркало, почти без ряби, в туманной дымке штиля. Над ним в размазанных ветром облаках ныряла ещё яркая луна.
Виллемине Далех поклонился, как южане кланяются, когда хотят показать очень серьёзное уважение: дотронулся рукой до пирса, а потом приложил ладонь к сердцу.
– Славная погода, дорогой шаман, – сказала Виллемина. – Нужна дымка, да? Облачная ночь? Я всё запомнила верно?
– Верно запомнила, великая мать, – сказал Далех. – И дымка нужна, и облачка нужны, и луна нужна, – сложил пальцы пучком и чмокнул этот пучок. – Славная погода! Лунный свет – обманный свет, облачка – тоже обман, ненастоящие барашки… самая подходящая ночь, чтоб обмануть, я бы сказал великой матери. Чтоб обмануть, а потом посмеяться.
– Ты об иллюзиях своих? – спросила я.
– Точно-точно, – сказал Далех. Глазки сощурил в щёлочки, у него было очень хорошее расположение духа. – Вот смотри-ка, белая леди, тёмная леди.
Открыл котомку – и туда Тяпка тут же полезла носом. Далех отодвинул её нос и достал деревянную лодочку. Обычную такую лодочку, детскую игрушку, размером с ладонь.
А мы, наверное, очень потешно уставились на эту игрушку. Фокуса ждали ведь.
Далех положил лодочку на перила и вытащил ещё молоток и пригоршню кнопок с плоскими головками. Такими кнопками в отелях к дверям прикалывают бумажки с надписями «не беспокоить» или «уборка в три часа пополудни».