Кто там не работал, прорывались кто как. Кто ездил челноками, кто вязал носки на продажу, кто занимался частным хозяйством на даче, кто таксовал. Ну а кто шёл в бандиты.
Вот сидел я, смотрел в окна на силуэты домов в темноте и вспоминал, что творилось здесь во времена моей молодости. Это странное ощущение, будто впервые здесь. Конечно, пройтись бы здесь при свете дня, потому что в темноте город совсем незнакомый, забылся, будто совсем другое место.
С другой стороны — мы вернулись совсем недавно, и уже тогда многим из нас казалось, что за эти два года то ли город стал чужим, то ли мы сами…
В любом случае, пешком дорогу домой я бы нашёл. Только вечерами ходить одному пешком было не принято, было очень легко нарваться на кого-нибудь.
Но всё же свет на улицах был, в основном у круглосуточных киосков, где можно было купить не только жвачку, шоколадку или колу, но пиво и сигареты. Причём это продавали даже школьникам, по записке от родителей или вообще без неё.
Да и если мне не изменяет память, в 96-м ещё не было запрета на продажу водки в таких киосках. Хотя там палёнка, конечно. Но всё равно покупали.
— Славу Халяву сегодня видел? — спросил я.
— С похмелья болеет, — Царевич нахмурился. — Днём дрыхнет, ночью веселится — фиг когда застанешь. Один фиг здесь торчит, отец его в Москву так не отправляет. Вот и страдает хернёй в своих клубах да кабаках.
— Надо бы его навестить, — сказал я. — Поговорить, заняться, чтобы за ум брался. Он же меня тогда на себе тащил, помнишь?
— Помню, — Царевич оживился. — Сходим, только за. К Толе Самовару бы ещё зайти. К нему никто из пацанов после дембеля не заходил, кроме меня, — взгляд стал укоризненным.
— Сходим, — твёрдо сказал я.
— Ладно, я завтра на смене, тогда… кстати, я всё хотел спросить… сука, — выругался он, заметив во дворе впереди знакомую машину. — Нет, давай лучше в другой раз, брат. Поеду-ка я, а то как его увижу…
Он остановился у детской площадки.
— Ладно, увидимся, Руся, — я пожал ему руку и вышел из машины. — Рад был снова тебя увидеть, — я захлопнул дверь.
Царевич выпучил глаза, но решил не задерживаться. «Нива» торопливо уехала. Я посмотрел ему вслед, всё пытаясь приноровиться к тому, что все, кого я так долго вспоминал, ещё живы.
Но это не значит, что у них нет своих проблем. И почему он так быстро уехал из этого двора, я вспомнил сразу…
Мать Царевича жила в соседнем от меня доме, но сам Руслан ездил к ней, только когда там не было отчима. Сегодня тот дома, видно по дорогому чёрному джипу у подъезда. Хотя он обычно живёт за городом, отгрохал там себе двухэтажный особняк, но мать Руслана туда не перевозит. Она до сих пор живёт здесь, в старой квартире.
Непростая у них ситуация. Отец Царевича погиб в Афгане ещё в первый год войны. Мать Руслана через пару лет вышла замуж за его сослуживца, который демобилизовался и переехал в Тихоборск. Фамилию первого мужа не стала менять, так и осталась Царёвой, и Руслан тоже.
Сначала всё шло хорошо. Отчим устроился работать инженером на химкомбинат, а у Руслана родился младший брат Тимур. Соседи завидовали им всем, ведь и дети умные, и мать красивая, и глава семьи непьющий, работящий, на хорошей должности сидит.
Но в начале 90-х всё изменилось. Отчим на фоне происходящего в стране вспомнил свои корни. Он стал чаще говорить на родном языке, начал молиться, хотя до этого верующим не был, занялся бизнесом, который явно был не совсем легальным.
Вскоре отчим Царевича — Султан Темирханов — стал очень влиятельным членом местной чеченской диаспоры. И как говорят в городе, он активно поддерживал разные контакты со своими родичами в Чечне, которые при генерале Дудаеве очень сильно поднялись.
Можно даже не говорить, что вернувшийся с войны Царевич со своим отчимом общаться перестал. Хотя мы знали, что это Султан вытащил тогда пасынка, а заодно и нас из плена. По просьбе матери, не иначе.
Ситуация — даже в кино такого не показывают.
Так что звать Царевича пить чай бесполезно — не пойдёт, он не хочет пересекаться с отчимом. Но мы с ним увидимся скоро, как и с остальными. Пока же я прошёл мимо джипа Султана, смерив ждущих внутри охранника и водителя внимательным взглядом, и зашёл в дом.
Ну а сейчас меня ждёт встреча с собственным отцом, с которым за всю жизнь никогда не говорили по душам.
Глава 3
Подъезд у нас чистый, и даже лампочки целые, правда, свет включали не на постоянной основе, впустую не жгли. До появления домофонов в наших краях ещё далеко, но замок на подъездной двери спасал от посторонних компашек, которым теперь приходилось искать другие места для посиделок, песен под гитару и распития пива.
Поднялся на третий этаж, ключ достал по пути на автомате и открыл смазанный замок. Дверь деревянная, двойная, внешняя достаточно крепкая. Времена неспокойные, уже во всём подъезде почти не осталось одиночных дверей, открываемых внутрь, которые можно открыть одним удачным пинком.
Открыл и почувствовал, как защемило внутри — впервые вернулся домой с того самого дня, когда уехал. А ведь батя не знает, что я уезжал, я ему даже не сказал, потом только позвонил, со станции.
Вообще, мы с ним мало говорили. Так уж вышло, что в раннем детстве я его почти не видел — родители разошлись, когда я был совсем мал. И только когда мамы не стало, отец взял меня к себе. К тому времени он развёлся во второй раз и жил один, детей от второго брака не было. Вот и забрал меня к себе. Воспитывал сурово, но зато не пришлось жить в детдоме, как Шопену.
Я вошёл в прихожку, стянул ботинки и поставил их на полку. Куртку повесил на вешалку, вмонтированную в стену, положил ключи на тумбочку, где ещё стоял телефон — красный, дисковый.
Помню, как мы с мужиками на работе смеялись, когда к