Улыбка тут же ушла с лица Газона. Он очень внимательно посмотрел на Шустрого, будто увидел впервые.
— Нет, братан, — ответил он. — Мест нет, устроиться сложно, берут редко. Да и нахрен тебе это надо? Попробуй лучше на железку, там спокойнее. Ладно, увидимся, пацаны.
Газон пожал всем руки и двинулся к своей машине. А ведь он явно соврал, когда сказал, что мест нет. В братве всегда найдутся места для тех, кто умеет и не боится стрелять, как мы.
И многие в городе уже присматриваются к нам. Кто-то даже может действовать, чтобы переманить к себе, ведь группа ветеранов войны может навести большой шорох в бандитских разборках. И этого нужно избегать любой ценой.
А вот Газон явно не хочет, чтобы другие шли по его дорожке. А я не замечал этого раньше.
— А чё, пацаны, может, в сауну тогда? — спросил Шустрый, когда Газон уехал. — Бабосики-то есть, Слава Халява отвалил.
— Так вернуть теперь надо, — задумчиво сказал Царевич серьёзным тоном.
— Зачем, у него их много, — Шустрый засмеялся. — Ладно, с тобой, Царевич, каши не сваришь. Погнал я. Созвонимся, раз остаёшься, Старый, — он приложил к голове правую руку, выставив большой палец и мизинец, будто у него была мобила. — А грамотно ты с ними базаришь. Не ожидал, братан.
— Жизнь такая, — сказал я. — Приходится говорить. Увидимся завтра.
— Заходи, — Шустрый застегнул куртку до горла. — Там, кстати, бабка Никитина, я видел, пирожки несла. Пойду к ней схожу сначала, куплю парочку.
— Лучше не надо, — я замотал головой, вспомнив, что творилось у меня в животе после того, как я попробовал их в той жизни. — Опасное дело. Пронесёт ещё.
— А и правда. Давай, Старый, — он пожал мне руку, левой дотронувшись до локтя. — Давай тоже, Царь Султаныч, — он пихнул Царевича.
— Да иди ты! — беззлобно отозвался тот, пихая в ответ. — Тебя подбросить домой?
— Не, к девахе одной зайду.
Шустрый распрощался и пошёл через дорогу, по пути что-то напевая.
Это Борька Шустов, родом из посёлка близ Химкомбината, весельчак, с которым не заскучаешь. До армии его даже не знал, никак не пересекались, ну а во время боёв мы все увидели, чего он стоит.
Да там про всех это сразу понятно было, в таких условиях это хорошо видно. Поэтому и держались друг друга, пока не вернулись на гражданку.
Только что же пошло не так, что все разошлись? Не из-за того ли, что я уехал?
— Я на колёсах сегодня, — Царевич взмахнул ключами. — Подбросить могу.
— Поехали, — согласился я.
Он ездил на «Ниве», которая досталась ему от родного отца. Бежевая трёхдверная модель, самое то гонять по нашим разбитым дорогам или выезжать на природу.
Царевич сел на место водителя, завёл двигатель и включил печку, чтобы в салоне прогрелось. Вскоре стало тепло. А тачка всё та же самая, как я помнил: и розочка под набалдашником из оргстекла на рычаге переключения скоростей на месте, и даже рыбка из капельницы, висящая на зеркале заднего вида, никуда не делась. И аудиокассеты в бардачке всё те же, только наши исполнители, иностранных Царевич не слушал никогда.
— Ну хоть договорились, — сказал он, глядя вперёд. — Ты так-то удивил, Андрюха.
— В каком смысле? — спросил я.
— Да разговор так вёл уверенно, — Царевич пожал плечами. — Они аж задумались. Причём не как Газон говорит, когда грузит, а капитально так вышло. Я-то поначалу, когда они встали перед нами, чёт даже оробел. Думаю, чё и делать. Афганцы же, не братва какая-то.
— Хорошо всё будет, Руся. Не забивай голову. Да и чтобы ты оробел? — я усмехнулся. — На тебя тогда «духи» автоматы наставили, мочить хотели, а ты даже не вздрогнул.
— Я это только потом понял, когда они ушли, — признался он. — До этого всё как в тумане. Да и перед вами стыдно было бы сдрейфить.
Руслан Царёв — единственный из всей семёрки, кого я знал до армии. Мы даже учились в одной школе, но приятелями не были. Приобщались потом, в учебке.
Сказал бы даже, что стали лучшими друзьями. И когда я уехал, с ним созванивались чаще всего… до самого его конца.
Я посмотрел на него, потом на себя в зеркало в отражении бокового окна. Нет, так как тогда уже не будет. Может, это не для меня второй шанс, но и для других тоже?
— Так на железной дороге и работаешь? — спросил я.
— Ну да, — он покосился на меня с удивлением. — Со вчерашнего дня ничего не изменилось, сам понимаешь, — Царевич хмыкнул. — Тоже к нам хочешь? Так с батей поговори, сразу устроит.
Он поглядел в зеркало, пропустил чёрный джип и принялся выезжать на дорогу.
— Считай, мне сейчас платят восемьсот пятьдесят тысяч, — нахваливал он, — и получку на железке почти не задерживают. И дают деньгами, а не водкой или сахаром. И с первого месяца, прикинь! Но мозги выносят — похлеще, чем в армии, — Руслан засмеялся. — Мужики говорят, что железка — наполовину армия, наполовину тюрьма, только домой вечером отпускают и оружие не дают.
— Подумаю.
Царевич большим пальцем вдавил кассету в магнитолу, нажал на «Play» и убавил звук.
— Сирота казанская, — тихо запел Расторгуев из Любэ.
— А Шопена когда видел? — тут же спросил я.
— Вот сразу вспомнил, как песня заиграла, — Царевич хмыкнул. — Неделю, наверное, назад, или все две. Надо нагрянуть, проверить. А то, наверное, последние штаны опять отдал. Он такой кадр, что может…
«Нива» встроилась в поток. Мимо проезжали иномарки, в основном старые, среди них было много праворульных японок. Автобусов уже нет, но один раз на Ленина мимо нас проехал троллейбус. Время позднее, но фонари на улицах не зажигались — у города были огромные долги перед энергосетями, и свет жгли только рядом с администрацией и вокзалом.
Но в окнах домов горели лампы, люди приходили с работы и ужинали. Рабочих мест в Тихоборске мало, почти