Постепенно и он показал себя с другой стороны, начал сам вести себя, как положено командиру, и наше мнение о нём начало меняться.
* * *
В городе не смолкали взрывы и пальба — прямо сейчас шёл штурм площади «Минутка». Яростный и жестокий бой стихать не думал. Пацаны шли в атаку, но «духи» засели в укреплениях и не собирались оттуда уходить.
В какой-то момент земля содрогнулась от взрыва бомб, а над головой с рёвом пролетели самолёты.
— Хоть бы не на наших сбросили, — приговаривал Царевич, как молитву, с тревогой глядя в небо. — Хоть бы не на наших.
У всех были такие мысли, ведь мы все видели, что бывает, когда на нас с неба сыпятся наши же бомбы. Ошибка, но нам от неё не легче.
На площадь нас не отправили, у нас была другая задача — не допустить выхода «духов» нашим в тыл. Но наша задача была одна, у врага — другая. Компромисса быть не могло, и никто не собирался уступать.
Навык копать мы развивали с первых дней, и сапёрная лопатка была нашим спасением. Зарывались даже в ледяную грязь, находя дыры в асфальте, его же кусками и кусками мёрзлого грунта, выломанного взрывами, сооружали перед собой хоть какие-то укрытия от пуль и осколков.
А куда деться? Ведь впереди по нам палил танк.
Т-64, дудаевский, с зелёным флагом на антенне, укрытый за полуразрушенным магазином, молотил из пушки, посылая один снаряд за другим, а пулемёт не затыкался. Наши БМП уже сгорели, не выдержав попаданий, а другие танки сейчас на «Минутке», им не до нас.
Вот мы и закапывались, чтобы выжить. Холодно, сыро, во рту песок и щебень, в животе тошнота, а в ушах звон. Ныли ободранные локти и колени. Ну а наш летёха-недоносок куда-то пропал. Для него это был не самый первый бой, и, скорее всего, он или помер, или удрал. Хотя в предыдущие разы держался, но в этот раз точно пропадёт. Так думали мы все.
Пулемётные очереди продолжались, но когда они ненадолго затыкались, мы слышали стоны.
— Батона зацепило, — передавали мы по цепочке.
Он лежал в воронке, и пойти туда — смерть. И всё же мы решили ползти туда с Халявой, пока остальные прикрывали. Шустрый уже был там.
И доползли. В воронке, где лежал Батон, рядом с ним возился кто-то из наших: приложил к ране чистые тампоны, только что взятые из аптечки, и обвязывал их бинтами. Всё чин чинарём, как полагается. Пустой тюбик обезболивающего с иглой валялся рядом.
— Всё-всё, — успокаивал раненого лейтенант, навалившись на него, чтобы тот не поднялся. — Всё, закончил. Не ссы! Сержант, в медроту его! Организуй доставку!
Ëперный театр! С удивлением для себя в этой воронке я увидел Маугли. Лейтенант был белый, как смерть, глаза дикие, весь в крови, но чужой. Зубы стучали, но он, оказывается, не сбежал и был готов драться дальше. И командовать тоже.
— Халява, Шустрый — выполнять! — приказал я.
— Там ещё смотри! — Маугли притянул меня к себе и показал рукой на дом, нависший над нами. — Там на третьем этаже «дух» сидел с «мухой». Я его снял. Вот если туда залезть, то мы его оттуда сожжём, — он кивнул на танк. — Место хорошее. И залезть вон оттуда можно.
— Сделаем, — сказал я и кивнул.
* * *
Оказывается, Маугли приехал в область к сестре, у него был отпуск. Там он встретил Рыжего, ныне работавшего в ОМОН. Рыжий рассказал о нас, поделился контактами, и Маугли позвонил. И мы тут же пригласили его к нам в гости, он подумал и решил приехать.
Может, выйдет сманить его к нам?
Маугли остался в армии после войны, стал старлеем, будто привязался ко всему этому. Хотя выходец из гражданского вуза.
Встречали мы его, как полагается. Парни обрадовались, что снова его увидят, тем более, когда прекратился один головняк, и стало возможно расслабиться.
Поезд со следаком ушёл, а нужный нам задерживался. Ждать на улице — холодно, мы коротали время внутри вокзала. Там людно, все лавки заняты, на некоторых спали. Очень много китайцев с рисовыми сумками, много вороваек и попрошаек. Кто-то разлил чай из термоса на грязную плитку в проходе, и теперь пахло заваркой.
Среди рядов лавок ходили ППСники, гоняли бомжей и проверяли документы у подозрительных лиц. В зале ожидания на стене висел телевизор, по нему показывали «Утреннюю почту». Звук совсем не слышно, потому что кто-то слушал магнитофон. Играла песня:
— Прощай цыганка Сэра…
Были здесь и цыгане, от которых прочие пассажиры шарахались, но к нам они не подходили.
Мы заметили, что в углу расположилось несколько солдат-срочников в форме. Разложили сумки в кучу, сидели прямо на них и играли в карты. У одного были перчатки без пальцев, он как раз тасовал колоду. У нас тоже была такая шутка, мол, вот тебе перчатки, чтобы руки не смозолить, раз так часто проигрываешь.
Царевич вздохнул, подошёл к концу зала, где стоял киоск с продуктами, купил бутылку «Дюшеса», несколько пирожков, пару пачек сигарет и шоколадку. С этим он подошёл к бойцам, поболтал с ними, выдал ношу и вернулся к нам.
— Блин, я тут со всей душой подкормить их решил, тощие же, — он легко улыбался, — а они, оказывается, домой едут. Дома-то и отожрутся.
— Ну ничё-ничё, — проговорил Шустрый. — Вспоминать потом тебя будут, Царёк.
Из динамиков раздался писк, треск и гудение. Кто-то говорил, но так неразборчиво, будто там были инопланетяне из какого-нибудь фильма. Но народ начал вставать с лавок и торопиться на выход. Значит, прибывает поезд. Мы и пошли на перрон.
— Ну надо же, товарищ старший лейтенант, — Шустрый усмехнулся, вытянулся и шутливо приложил руку к шапке. — Командир, рады приветствовать.
— Ну вы чё? — вылезший из вагона офицер поправил сумку на плече. — Это там командиром был для вас, а сейчас-то чего? Ну иди сюда, Шустрый! Чё встал? Бегом, рядовой! — он засмеялся.
— Ща, — Шустрый крепко обнял Маугли. — Ща, поедем пожрём, потом по бабам рванём, хе-е!
Ну блин, молодой же тоже. Когда самому было двадцать, это было не так заметно, но сейчас видно чётко. Наш взводный, а потом и ротный был ненамного старше нас самих.
В дороге Маугли оброс,