И никаких хвостов не найдут ни блатные, ни следак Ерёмин.
— О прекрасная, даль поглотившая небо, — пел Шевчук из магнитолы.
Моржов выключил музыку, потёр голову, остриженную почти наголо, и посмотрел на меня.
— Слушай, мочить его не дам, — сказал он. — Вы же за этим ехали?
— Уже неважно, Василий Алибабаевич, — я усмехнулся.
— Василий Петрович, — поправил Моржов и повторил: — Мочить не дам. И помешаю! — жёстко добавил он. — Не та эта жизнь. Конечно, я уже понял, что это за кадр, и если бы он не вернулся оттуда — никто бы не пожалел. Да и если при задержании будет пыркаться, и его подстрелят — тоже горевать не буду. Но там если варианта другого не будет. Я помочь обещал, но не такими способами. Мент же я теперь, всё-таки, или кто? И с меня за такое спрашивают строго, даже строже, чем с других. Если вальнуть его, так сразу решат, что псих с войны вернулся, и будут выдавливать. Не положено так теперь делать, только если выхода другого нет.
— А зачем мочить? Его свои кончат, чтобы молчал. Уже нам предлагали помочь, чтобы кровью повязать.
— Оба-на, — он нажал на газ. — А кто?
— Слушай, Васька, ну ты всё равно ничего не сделаешь, а нас подставишь. Но они Вадика кончат, как только поймут, что он знает больше, чем ему говорили. Давай так — тебе сообщил информатор из посёлка, или как там у вас это называется, что по адресу сидит разыскиваемый преступник, ты решил проверить. Главное — не выдать Газона.
— А ты?
— А я в тот момент сидел с тобой, и мы обсуждали проблему. И ты меня решил захватить. Потому что хочешь выручить — раз. Потому что знаешь, что я в опасной ситуации не запаникую — два. Потому что я знаю его и могу помочь уговорить его сдаться — три. Ведь он точно вооружён и опасен. Хотя сдаваться он не будет, конечно.
— А тебе бандиты потом не предъявят?
— Я по их понятиям не живу, — возразил я. — Газон живёт, вот к нему будут вопросы. К нам нет. Тем более я заявление не написал, а к тебе подошёл — практически сослуживцу. Главное — выставить так, что ты его нашёл и меня позвал.
— Но я всё равно его крепить буду, — сказал Моржов. — Хотя если поможешь — будет неплохо.
— Не рискуй, у него пушка может быть, и стрелять он умеет метко. Суть-то не в этом. Братва узнает, что его взяли — сразу.
— Ну, когда в изолятор доставят, само собой, — согласился он.
— Ещё раньше. Тебе говорю напрямую, потому что ты помогаешь. Есть у вас там личность, которая на Фиделя работает. Потом поговорим об этом, не сейчас.
— Ладно, раз обещал, то помогу, — неуверенно сказал Моржов. — Но что это даст?
— Увидишь. Сделаешь выводы. Продолжаем. Ты увидел его в посёлке, решил вызвать подмогу, но зовёшь только тех, кого я предложу, — сказал я. — Это же не твой клиент, у тебя своя работа в своём отделе, но мужиков выручить захотел, чтобы взяли гада. Вот и вызовешь их. А теперь слушай легенду…
Уже темнело. На окраине посёлок выглядел вполне себе преуспевающим. Рядом сам химкомбинат, и ветер порой доносил вонючие выхлопы из труб, но всё же дома здесь строили приличные, и жили в них в основном работники комбината. Хоть зарплаты задерживали, но всё же порой их платили, и за местом ухаживали. Улицы чистые, алкашей мало, есть магазины.
Но это касалось не всего района. Тут такая система — чем ближе к комплексу, тем хуже становилась обстановка, то ли от воздуха это зависело, то ли от чего-то ещё. Чаще встречались одноэтажные и двухэтажные бараки, где все удобства были во дворе и не было водопровода, а между ними росли горы мусора. И магазинов было мало, да и народ встречался своеобразный.
Сразу на улицу Нагорную, куда сообщили Газону, мы не поехали, остановились чуть раньше и вышли на разведку. Надо убедиться, что знакомые Газона не обманули, и что за местом не следят.
Дом ничем не примечательный, со ставнями и завалинкой, разве что печная труба покосилась. Дым из неё не шёл. Заброшенный недавно, ещё не развалившийся. Может, Вадик занял дом знакомого или родственника, хотя второе вряд ли — милиция будет проверять такие места.
Я, радуясь, что снова молод, и колени не скрипят, медленно подобрался к окну, вспоминая старые навыки. Окно завешано изнутри, но неплотно, между занавесками была щель.
Он. Вадик Митяев. Тот самый, только толще стал. Сидит в дорогой кожанке и вязаной шапке, на пальце перстень.
Сидит себе, пьёт водку и смотрит ящик, «Тему» с Юлием Гусманом. Не боится, наверняка думает, что наниматель его отмажет, даже если возьмут, ведь не в курсе, что его приговорили.
На столе початый пузырь, половина буханки хлеба и открытая банка тушёнки, в которую был вставлен нож. Им он, видать, и ел. Рядом что-то накрыто полотенцем, там может быть ствол. Вокруг мусор и пыль, но его это не смущало.
Но долго смотреть я не стал. Он тоже воевал, и у него башка стала устроена так, что любое движение — опасность. Заметит даже пьяный.
Ну что же, Вадик, твоя жизнь в твоих руках. Но я-то иллюзий не строил, что он перевоспитался. Просто сделать нужно так, чтобы на нас не пала тень.
И план уже работал.
Заходить и говорить по душам не буду: тут или он меня стрельнёт, или я его, и всё насмарку. Ну, как насмарку, я попаду на срок, Газон — перед своим «начальником», и для наших ничего, в общем-то, и не изменится. Разве что Шустрый, быть может, в этот раз уже не попадёт на зону. Хоть что-то, но хотелось бы больше.
Так что я передал Ваське Моржову, что цель здесь, и он вызвал помощь.
Это в кино сразу приезжает группа захвата, но в жизни так не бывает. Да и командированных в город омоновцев наверняка бросили разгонять какую-нибудь дискотеку для вида, так что придётся без них. Но они бы мне помешали.
Поэтому приехали опера-тяжи, которые занимаются расследованием убийств, тяжких телесных повреждений и изнасилований. «Убойный» отдел, как его называют в