Среди них я сразу узнал Орокана. А рядом с ним сидел юноша лет семнадцати с суровым, по-взрослому сжатым ртом и темными, полными тяжелой думы глазами. Это был Аодян, сын погибшего вождя Амги. Теперь он был их главой.
Я понял, что не могу приказывать им, как своим людям. И не могу игнорировать их. Они были нашими первыми и самыми верными союзниками на этой земле.
Оставив своих товарищей заниматься делами, я медленно пошел к их костру. Один. Я не звал их к себе. Я сам шел к ним, в их круг, как гость, а не как хозяин. Это был жест уважения.
Я подошел и молча сел на поваленное бревно, глядя в огонь. Орокан и молодой Аодян сидели напротив. Некоторое время мы молчали, и это молчание было знаком уважения к их горю.
Наконец я нарушил его.
— Аодян, я скорблю о твоем отце и твоем народе, — тихо произнес я. — Они были храбрыми людьми и нашими друзьями.
Тот, не поднимая головы, коротко кивнул.
— А теперь, — продолжил я, — когда вы свободны, что думаете делать дальше? Каковы ваши планы?
Мой вопрос повис над костром, и тишина стала тяжелой. Я видел, как он всколыхнул их горе, заставил посмотреть в лицо своему страшному будущему.
Первым заговорил седой, морщинистый старик, сидевший по правую руку от Аодяна.
— Какие планы, Курила-дахаи? — горько произнес он, и Орокан перевел его слова, хотя в них и без перевода сквозила безнадежность. — Наш дом — пепел. Многие убиты. Женщин и детей угнал Тулишэнь. Нам некуда идти. Мы — последние из нашего рода.
— Нет! — вскочил молодой охотник с горящими, полными ярости глазами. — Надо отомстить, кровь за кровь!
— Месть не вернет мертвых, — возразил ему другой, более спокойный нанаец. — Нужно найти новое место в тайге, тихое, и снова ловить рыбу. Прятаться. Может, тогда духи тайги сжалятся над нами.
Я слушал их и видел, что они сломлены и расколоты. У них не было ни единого лидера, ни единой цели. Отчаяние, ярость и смирение разрывали остатки их племени на части.
— Прятаться больше нельзя, — сказал я твердо, и все взгляды обратились ко мне. — Тулишэнь или другие, как он, придут снова. Старая жизнь кончилась. Чтобы выжить, нужно стать сильными. Я предлагаю вам союз. Живите здесь, рядом с нами. Будем вместе защищать эту землю.
И тут из круга поднялся гордый, широкоплечий охотник, тот самый, что кричал о мести.
— Ты — пришлый, Курила, — сказал он, глядя на меня с вызовом. Орокан переводил, хотя смысл был ясен и так. — Что ты знаешь о нашей земле? Эту землю забрал ваш белый царь. Ты хочешь, чтобы мы защищали то, что у нас отняли?
В воздухе повисла напряженная тишина. Это был прямой удар, обвинение, которое могло разрушить все.
Я не стал злиться. Медленно встал.
— Царь далеко. А я — здесь. — Мой голос звучал спокойно, но весомо. — Я не забирал эту землю — я проливал за нее свою кровь рядом с вашими воинами. Освободил вас из рабства. Для меня эта земля теперь тоже своя. И я готов ее защищать. Вместе с вами.
В этот решающий момент меня поддержали.
— Курила-дахаи говорит правду, — произнес Орокан. — Он дрался за нас, когда другие бежали.
Аодян, сын Амги, тоже медленно поднялся и встал рядом со мной. Он был юн, но в его голосе уже звучала сила вождя.
— Мой отец верил ему. И я верю, — сказал он, глядя на своих соплеменников. — Он — воин. Он предлагает нам стать воинами, а не дичью. Я с ним.
Но сомнения еще оставались.
— Но мы не воины! Мы охотники и рыбаки! У нас луки и копья, а у хунхузов — ружья!
Это был последний рубеж их страха. И я перешагнул через него.
— Вы были охотниками. Теперь вы станете воинами, — пообещал я. — Я научу вас воевать. Дам вам ружья. Сделаю из вас отряд, который заставит хунхузов обходить эти места за сто верст. Вместе мы будем силой, с которой придется считаться.
Мои слова, подкрепленные авторитетом их молодого вождя, наконец подействовали. Я видел, как в их глазах страх и сомнение уступают место надежде. Они смотрели друг на друга, на Аодяна, на меня. И в их взглядах рождалась решимость.
— Мы согласны, — сказал Аодян после долгой паузы. И в этот раз ему никто не возразил.
— Хорошо, — кивнул я. Союз был заключен. — Раз мы теперь вместе, вам нужно выбрать место для нового стойбища. Оно должно быть рядом.
Я, Аодян и несколько стариков отошли в сторону от костра. И начали думать, где поставить новое стойбище.
На следующий день после заключения союза с нанайцами я обходил прииск. Картина, открывшаяся мне, разительно отличалась от кровавого хаоса, царившего здесь после боя. Воздух посвежел, и тошнотворный запах смерти сменился горьковатым дымком костров и острым, бодрящим ароматом свежей стружки.
Уже заканчивали уборку: мусор был сожжен, а в бараках, отмытых и проветренных, сушились на веревках чьи-то постиранные рубахи.
Слышался стук топоров, а у больших общих котлов, над которыми вился пар, сидели люди.
Я смотрел на эту картину с чувством мрачного удовлетворения. Хаос сменился порядком. Люди были заняты делом. Но я понимал, что это хрупкое равновесие держится на одном моем слове, и вся ответственность за сотни этих жизней лежит на моих плечах.
Погруженный в эти мысли, я направился к складу, чтобы оценить наши запасы. И в этот момент из полумрака строения, как черт из табакерки, вылетел Изя. Взмыленный, с растрепанными волосами и засаленной тетрадью в руках, он походил на человека, только что увидевшего призрака.
— Курила, беда! — взвыл он, подбегая ко мне и игнорируя приветствия. — Нам надо срочно поговорить!
Он схватил меня за рукав и потащил внутрь склада.
— Я все пересчитал, — задыхаясь, докладывал он. — Это не склад, это насмешка! Еды, если делить на всех, на месяц, и то если повезет! А качество — это не еда, это корм для скота! — Он с отвращением пнул ногой ближайший мешок. — Один рис, почти без соли, и немного сушеной рыбы, твердой, как дерево! На таком харче люди через две недели начнут с ног валиться!
Я мрачно оглядел скудные запасы.