— Нас местный самодержец на посиделки зовёт, — проинформировал я. — Специально обученным почтальоном, гербовой бумагой и своим высочайшим повелением.
— И я просила бы вас присутствовать на аудиенции, госпожа Смазнова.
Молодая женщина отмахнулась.
— Просто «Оксана». Этот гусь вообще меня «Окси» зовёт. Без вопросов. Только поприсутствовать?
— У вас очень внушительный вид у обоих, — сообщила очевидное Алина. — Что ратное облачение «Мастера», что ваше облачение милосердия. Они с порога заявляют о значительном отличии их носителей от прочих. Все присутствующие на заседании будут осведомлены о вашей природе. Но просто знать о принадлежности собеседника к иному миру, и осознавать его незаменимые возможности… Своим присутствием вы поможете воздействовать на прочих членов коллегии. Мы не будем тратить время попусту на споры о ваших способностях. Ваш вид и оснащение будут говорить за вас красноречивее любых глаголов.
Разноглазка повернулась ко мне.
— А тебя, «Мастер», я бы просила изготовить к демонстрации своё снаряжение. Ты существенно сократил бы время прений, если бы продемонстрировал очно, какими способами мы собираемся исполнить задуманное. Твоя птица, как тому пример, пришлась бы очень к руке. Да и вооружение тоже.
— Понял тебя, — кивнул я. — Задача состоит в том, чтоб не просто пустить пыль в глаза, а показать свои реальные возможности, чтоб нам безоговорочно доверили, поняв, что конкретно мы можем исполнить.
— Точно.
— Надеюсь, держать речь перед большими генералами не придётся, — пробормотала Смазнова. — Это заведомо провальная идея.
Велик был соблазн ответить какой-нибудь скабрёзной шутейкой, что Окси и мужской половой йух держать не может, но своевременно прикусил язык.
Вместо этого повернулся к Алине.
— Как Злата? — спросил я. — Нас не бывает по несколько дней. А тебя всё чаще видно без сестры. Неужели так похорошела?
Разноглазка улыбнулась'
— Это ещё мягко сказано, «Мастер», — довольно расплылась старшая наследница. — Улучшения зреют с непостижимой скоростью. Вчера, к примеру, вспомнила, что ранее осваивала резание, и помогала Свете с Дашей по кухне. Неумело, очень неровно, но всё же. Сама нарезала ведро овощей.
Неплохо. Очень даже неплохо. Орудовать режущим инструментом при кажущейся простоте требует рабочего глазомера, мелкой моторики и аккуратности, чтоб не изрезать вместе с материалом пальцы. Если Злате стало лучше настолько, что старшая сестра всё чаще отвлекается на домашние заботы, а младшая начала тыкать в еду режиком-ковыряльником — дело, однозначно, идёт в положительном направлении.
Видимо, девушка заметила немое одобрение в моём взоре.
— Родители нарадоваться не могут, — добавила с улыбкой она. — Всяко разно с нами было. Но чтоб вот так, прийти к нам на помощь в крайний миг и одарить спасением…
— Сами виноваты, что призвали на свою голову, — хмыкнул я. — А если серьёзно, надо было сразу сказать о своих бедах. Глядишь — и сэкономили б неделю времени. Но, что было — то прошло. На совещании только мы с Окси понадобимся, или ещё кого-то собирать придётся?
Разноглазка задумалась.
— Видится разумным призвать всех, кто к тебе приписан, — отозвалась соратница. — Вопросы, обсуждаемые, касаются всех вас без исключения. Засим…
— Понял.
И указал на прибывшую со мной Окси.
— Стоит уведомлять Александровского заранее, что со мной гости? Ну, там, пропуск выдать какой временный, или вообще «вид на жительство»… Что у вас тут в ходу? Какие документы?
— Этот вопрос я решу самостоятельно, — заверила нас Бериславская. — Всё равно мне надлежит наперёд разрешить некоторые отдельные обстоятельства прежде, чем начнётся собрание. Потому не переживайте.
Москва
Тайная Канцелярия
Кто бы мог подумать, что «некоторые отдельные обстоятельства» включают в себя перечень вопросов, относящихся к процессуальным и юридическим? Ровным счётом никто.
Как бы, никто и не думал забывать про бывшего оружничего Императорского двора, томящегося и маринующегося в подвалах Тайной Канцелярии. Но на кой ляд привлекать для этого Алину и мою тушку? Своими силами разобраться не могли?
Привлечены были не только мы двое. В камере, аналогичной той, где держали Ханну, кроме обитателя узилища Бесчестных, собрались Александровский, Бериславская и я.
Саныч взором, преисполненным холодной отстранённой ярости, созерцал дыбованного оружничего, которому из жалости, чтоб не помер раньше положенного от кровопотери, замотали прострелянные колени.
Хотя, едва ли это поможет. То ли местные пренебрегли какими-то санитарными нормами, то ли в подвале было не слишком стерильно, то ли ещё каким путём узник умудрился подхватить сепсис, но ноги ниже колена приобрели нездоровый тёмный, близкий к чёрному, некрозный цвет гангрены.
Обитатель узилища сощурился на нас, вошедших. Дождался, пока охрана снаружи закроет за нами дверь. Перевёл взгляд на Саню, изрёк.
— Полагаю, час мой пробил, государь? Никак, убивца отпрыска мне в палачи назначил?
— Не угадал, — чёрно ухмыльнулся монарх. — Не убивца отпрыска, а спасителя падчерицы. Или, ты думал, что мы не узнаем, как ты повелел своей приёмной дочери Мастерова покушением извести, да своему Мстиславу наказал умертвить её на случай провала? А ты ж, гляди, просчитался. Мастеров не только лишь погибели избежал, да и мать её родную к жизни вернул.
Бесчестных хмыкнул в ответ.
— Буде тебе напраслину наводить. Раз мой час настал, мне эти россказни ни к чему. Сказки пущай молодая недоросль послушает. Скажешь тоже, к жизни вернул… как будто это вообще возможно…
— То есть, к первому пункту и обвинению возражений нет, — подытожил диалог правитель.
«Вот же ж, мастера языками трепать…», — подумалось мне. «Неужели у них так каждое судейство протекает?».
— Бесчестных Пелагий Любомирович.
Голос Саныча резко окаменел. Молодой государь закончил пустословить и перешёл непосредственно к делу.
— Боярин, что занимал место оружничего Императорского двора. Пойман за руку при попытке смертного умерщвления на людях, чему не может быть оправданий или смягчений. В ходе дознания обнаружил свою причастность к подстреканию на смертоубийство под страхом оного же умерщвления, с грязным использованием старшинства родительского положения. Окромя того, обнаружил причастность к различного рода картельным сговорам. Того кроме, обнаружил причастность своего дома к чёрной связи с чернокнижием. Раскаиваешься ли в содеянном?
— А мне всё одно, государь, — фыркнул Пелагий. — Что раскаиваюсь, что не раскаиваюсь. Всё равно отсюда на своих двоих не выйду. Ты ж мне даже исповедаться пред кончиной не дозволил.
— А ты заслужил исповедь? — вкрадчиво поинтересовался «государь». — Может быть, тем, что заказал Синдикату головы четы с их малолетними дочерьми? Али, стало быть,