— А… — я даже заткнулся на время от глубины этой мысли, и как раз расстегнул ту самую сумку. — А я как-то в таком ключе и не думал. Я просто действовал изо дня в день исходя из ситуации и всё, время от времени думая, что могли бы подготовить нас и получше… Вообще — хоть как-то. Но если снова дело в магии — то у нас парочка ребят…
— … а вот об этом, Миха, лучше никому не говорить. Ваша практика получилась очень эффективной — по любым меркам. Голицын знает что делает, о нем в этом плане легенды ходят, даже не понимаю как он упустил момент с твоим похищением! — вовремя остановила меня связистка. — Что ты там делаешь?
— Достаю макарончики быстрого приготовления. У него там сухпай в сумке был, представляешь? Ща-а-ас распакую попробую! — телекинезом я достал упаковку с иероглифами из кабины, проверил на яд жабьим камнем, вскрыл и уставился на белые, прозрачные макаронины. — Знаешь, наши бич-пакеты гораздо аппетитнее выглядят. Тут паутинки какие-то…
Откусив кусочек, я пожевал и выплюнул:
— И на вкус как рисовая бумага. Только не спрашивай, где я пробовал рисовую бумагу!
— Фунчоза! — сказала Волга. — Это у японцев такие макароны из крахмала бобов мунг. Их со всякими соусами едят, а так они пресные. Ты что — правда там есть собрался?
— Ну да, да! Мы конечно неплохо посидели, но пока время есть — почему бы и и нет? — рассудил я. — А что — правда японские? Они чем-то отличаются?
— Конечно! У корейцев — чан рамен, у ханьцев — фэньсы, яуминь, нгауюкминь, дунфань… — начала Волга. — У чжурчжэней тоже много разновидностей!
— О-о-о, то ест по лапше можно национальность определить? — встрепенулся я.
— Да! То есть — нет! Я например чан рамен люблю, но я же не кореянка! — засомневалась связистка.
— Все равно — жрать улику нехорошо, — констатировал я и отправил вскрытую упаковку обратно в кабину.
На самом деле мне просто не понравилось на вкус, но надо же было как-то базу под это подвести! Честно признаться, наши земские бичпакеты «Нажирак» или «Моветон» даже в сухом виде гораздо вкуснее этой фунчозы. Главное горячей водой не запивать! Это я в свои восемнадцать хорошо усвоил, и никому моих ошибок повторять не рекомендую.
— Так что там вокруг происходит еще, Миха? — спросила Волга. — Давай, рассказывай. Как там похититель себя ведет?
— Очнулся, кажется, — присмотрелся я. — Но у него ноги рулем упакованы, а руки — ремнем. Не развяжется. А над башкой я ему огнетушитель повесил. Будет дергаться — въе… Ой! Тресну изо всех сил! О, хочешь послушать, что он там бормочет?
— А давай! — эта Волга на той стороне, похоже, была совсем девчонкой, даже странно что ей такое ответственное задание доверили.
С другой стороны — Анастасия Юрьевна Кузевич-Легенькая тоже своей в доску казалась, а на самом деле — свирепый специалист, психолог с большой буквы «Пэ»!
Я снял гарнитуру с уха и сунул ее в кабину катера.
— Онэгаи таскетэ… Киотскетэ… Худоку… — что-то такое он там бормотал, я нифига не понял.
— Японец! — оповестила меня Волга. — Ну, Барбашин разберется, куда его.
Над лесом в это время раздался гул конвертопланов. Целое звено винтокрылых машин на бреющем двигалось ко мне.
— Летят! — сказал я. — Сейчас тут будет шумно. Ничего не услышу.
— Так тебе не нужно слышать, Миха. Главное, чтобы я слышала. Ну хочешь — стихи читай, пока Барбашин за тобой не явится.
Конвертопланы были все ближе, Черное Болото пошло рябью… Деревья посреди воды зашумели, хтоническая ночь наполнилась отзвуками и отблесками. Глядя на всю эту фантасмагорию, я сказал:
— Наш директор, Ян Амосович — он любит Теннисона. Пусть будет Теннисон.
И начал декламировать:
— Когда скрыт в туче серп луны,
Я еду в темный бор,
И блеск в нем вижу с вышины,
И слышу гимнов хор.
Мне блещет храм из темноты,
И в нем слышна мне чья-то речь…
Конвертопланы зависли над водной гладью, и один за другим на тросах стали спускаться массивные фигуры опричников — в бронескафандрах, глухих шлемах, с оружием в руках они действительно напоминали легендарных рыцарей.
И вот гряда раскрылась туч,
И с рокотом орган
Мне льет торжествен и могуч,
Аккорды горних стран.
И дрогнул дол, понинул лес
И слышен голос средь громов:
'О, рыцарь Божий! Друг небес!
Иди, венец готов!' — продолжал читать я.
Они шли к месту аварии по пояс в болоте, рассекая броневыми пластинами черные воды, и я все больше удивлялся: как и я, и Голицын могли спутать дешевую подделку с этим доспехом? Воистину — иллюзия высочайшего качества! Вот в чем этот японец не был дилетантом — так это в иллюзиях…
— Титов? Что это ты тут делаешь? — прогудел из-под забрала голос Барбашина.
— Теннисона Волге читаю, — пояснил я. — Хотите послушать? Тут самый конец остался!
Забрало Барбашина открылось, и еще кое-кого — тоже. Например, я увидел Лаврентия Нейдгардта, а еще — Голицына, конечно.
— Вы поглядите на него, — сказал Нейдгардт. — В прошлый раз, когда он попал в переделку — цитировал герцога Абрантеса. Теперь — Теннисона читает. Валяй, Миха. Дочитывай до конца, будет эпично!
— Так мимо замков, хижин, сел,
По рвам, лесам, стремлюсь я в даль,
С мечом, с копьем, с святым огнем,
Пока найду тебя, Грааль! — закончил я максимально пафосно, и раскланялся, прижав руку к сердцу и мотая волосами во все стороны.
А потом из кабины раздались рыкающие звуки и пришлось мне нарезать уже в совсем другом ключе:
— Господа, там японец рыгать изволит, как бы в блевотине не захлебнулся…
Опричники начали ржать, и уже готовы были паковать незадачливого похитителя, но голос Волги в моей гарнитуре заставил меня перемениться в лице:
— Миха, попроси капитана Барбашина назвать кодовые слова в правильной очередности. Сохраняется вероятность что перед тобой — противник. Хтонь фонит, я не вижу расположения группы эвакуации…
— Секундочку! — я поднял вверх правую руку. — Новая вводная: князь, назовите кодовые слова так, чтобы их слышала Волга в моем наушнике. Если этого не произойдет