— Барбашин забирает… Фиг знает, что такое. Может — в Козельске встретимся, а может — в Пелле! Доешьте колбасу, пацаны, не оставляйте опричникам! — пробегая, выпалил я. — Увидимся!
Ворота уже были открыты, на дамбе стоял Голицын с ефрейтором Вакутагиным, у кромки воды качался катер на воздушной подушке: черный, но почему-то без опричных символов метлы и собачьей головы.
— Титов? — раздался какой-то сипловатый голос Барбашина. — Быстро на борт. Торопимся!
У Голицына дергалась щека, Вакутагин держал палец на спусковом крючке.
— Я сообщу командованию НАШЕГО полка о том, что вы забрали юнкера до конца практики, — проговорил Голицын. — Даже не сомневайтесь, господин капитан.
— Не зарывайтесь, ПОРУЧИК, — Барбашина было просто не узнать, от него так и несло негативом.
Что там вообще у них произошло, что за аврал? И что у князя с лицом — перекошенный какой-то, как будто или пьян, или дошел до последней крайности раздражения.
— Садись, Титов, мать твою! — рявкнул он
Я на прощанье пожал руку Голицыну и сказал:
— Классная практика. Мне понравилась. Спасибо!
— Давай, езжай… И это… Бди и не бзди. Что-то мутное дело какое-то… Я сообщу в полк и в колледж.
Больше испытывать терпение и без того явно злого куратора я не собирался: кинул сначала рюкзак на борт, потом — прыгнул сам, заставив катер качнуться еще сильнее.
— В кабину!
Я полез в кабину и устроился за спиной Барбашина. Его высокая, черная фигура в бронескафандре заполняла собой все пространство. Он вел себя странно, не так, как обычно. Даже затылок был у князя напряжен: даже под скафандром можно было распознать сутулую спину и вытянутую вперед шею. Катер рванул вперед, и я от неожиданности моргнул, и внезапно для себя глянул на Барбашина через эфир. И едва не выматерился в голос: с князем явно происходила какая-то невероятная дичь, или — это был вовсе не князь!
— Господин куратор, — сказал я, молясь Господу за так вовремя открывшийся дар Асты-Провидца. — Я тут вот вспоминал недавно, как вы мне про приключения батюшки своего рассказывали и про его героическую смерть, когда он маменьку вашу защищал… У нас ведь тоже люди погибли, Родину-Мать защищая, вот я и…
— Да, мой отец был героическим человеком, — проговорил тот, кто вел катер, но точно не являлся князем Владимиром Барбашиным. — Но я бы на твоем месте лучше помолчал сейчас и подумал, что стану говорить в связи с происшествием на Николе-Ленивце. Сядь и держись крепче!
Благодаря Библиотеке, я очень хорошо помнил: отец Барбашина погиб по-дурацки, свалившись с крыльца, когда бил мать. А этот гад, чья аура была скрыта от посторонних взглядов радужным маревом — он точно этого не знал. Недоработочка, господа дилетанты!
Аккуратно, чтобы не потревожить эфир, я потянулся серебряными нитями к крохотному рычажку на приборной панели, над которым значилась надпись «правый маршевый винт выкл». В момент, когда человек, ведущий катер, заложил очередной лихой вираж, огибая по глади болота торчащие из воды стволы березовой рощи, я подвинул рычажок вниз, одновременно вцепившись изо всех сил в сиденье и упершись ногами в стенки маленькой кабинки.
— Щелк!
На полном ходу, подняв шлейф брызг, катер-амфибия влетел в деревья, страшно ударился бортом, взлетел на воздух, в кабине все смешалось… Но мне было пофиг: я увидел ДВЕРЬ — металлическую, с облупленной зеленой краской и надписью «не влезай — убьет!» на треугольном знаке посередине.
Плевать на знак — я телекинезом провернул механизм амбарного навесного замка на двери в Чертоги Разума похитителя и — нырнул внутрь очертя голову…
Глава 22
Принятие
Нет уж, никакого Барбашина в этой голове точно не водилось! Князь Владимир был наш, русский человек, и, как положено образованному русскому человеку легко мог читать и писать на латинице и на кириллице. Но не иероглифами! тут все было в иероглифах, все эти бесконечные кожаный тубусы с документами, папочки и фолианты, и какие-то грамотки со странными печатями, буклетики гармошками… Все это — на бамбуковых полках. Что за тип наглым образом стибрил меня с форпоста «Бельдягино»? Японец, чжурчжэнь, ханец, кореец? По большому счету — вообще пофиг! Сволочь последняя, это однозначно. А национальность тут имеет значение третьестепенное.
Вдруг послышалось рычание и лай, и из глубины Библиотеки ко мне помчалась рыжая псина с черной пастью: крупная, сантиметров шестьдесят в холке, похожая то ли на мастифа, то ли — на питбуля. На шее у нее я увидел шипастый ошейник, весь вид собаки говорил о том, что она готова растерзать непрошенного гостя! Ментальная защита? Очень может быть! Не дожидаясь, пока псина вцепится мне в ногу, я потянул за серебряные нити — и обрушил одну из полок прямо ей на спину, потом — еще одну сверху. Визг, скулеж и вонючая дымка — вот все, что осталось от местного стража мозга. Против атаки содержимым памяти носителя эту охранную систему, похоже, не настраивали?
Меня разобрала лютая злоба, если честно. Сначала крадут, потом — собаками травят? Ухватив обоими руками один из стеллажей я напрягся и обрушил его на каменный пол. Плевать на телекинез, мне хотелось выпустить пар, пусть и тут, в странном призрачном мире, сотканном из памяти врага и моей визуализации. Я пошел по книгохранилищу, с грохотом опрокидывая конструкции из бамбука на пол, пиная ногами все эти манускрипты из рисовой или фиг знает какой бумаги и вообще — вел себя очень разнуздано. Щепки летели во все стороны, документы и книги порхали в воздухе, вся Библиотека похитителя сотрясалась от пола до потолка!
Я не мог отомстить папаше за свое непонятное детство, не мог замочить каждого из тех, кто плетет заговоры и прочую дичь по мою душу по неизвестным мне причинам. Но я мог вздрючить мозги этого конкретного гада. И я делал это с полной самоотдачей, пока не добрался до дальней этажерки, сплошь собранной из исконно-посконных березовых полешек. и книги тут хранились исключительно русскоязычные. В основном — словари, разговорники, географические атласы, путеводители по разным городам, справочники по самым разным сферам жизни (военных — больше всего).
Шпион, однозначно — иностранный шпион! И я почти уверен, что японский! Шиноби,