Чисто, как же. Классическая защитная реакция хирурга старой школы. Отрицание очевидного. Гордыня, которая убивает пациентов. Упертый старик.
— Нет, не чисто! — я не отступил. — Сестра, направьте дополнительный свет на монитор!
Не дожидаясь ничьего разрешения, я сам направил камеру так, чтобы белое, безжизненное пятно на кишке стало видно с максимальной, ужасающей четкостью.
— Смотрите! Вот! Видите это белое пятно⁈ Это мертвая, сваренная ткань! Если вы продолжите в том же духе, мы получим перфорацию кишки и гнойный перитонит! Нужно немедленно изменить тактику! Нужно перейти на холодную препаровку!
— Молодец, двуногий! Не дай этому старому маразматику угробить пациента! — азартно подбадривал Фырк.
Некрасов побагровел. Я видел, как в его глазах за стеклами очков полыхнула первобытная, животная ярость. Ярость свергнутого короля в своей собственной операционной. Ярость которая не давала ему признать очевидное. Но прежде чем он успел взорваться потоком ругани, дверь в операционную тихо скрипнула и приоткрылась.
— Как продвигается операция, коллеги?
В дверном проеме, с вежливой улыбкой на лице, стояла главврач Анна Витальевна Кобрук.
* * *
Славик еще не успел выйти из ординаторской.
Он стоял посреди комнаты, чувствуя горький вкус поражения на языке. Все кончено.
Он провалился. Снова возвращаться в терапию, к этим бесконечным бумажкам, к упрекам жены… Шанс был, и он его бездарно упустил.
Но дверь с резким скрипом распахнулась.
В ординаторскую, даже не постучав, вошли двое: сам Игнат Семенович Киселев — заведующий всей хирургией — и следом за ним Виктор Крылов. У последнего на лице играла довольная, плохо скрываемая улыбка.
— Так, Шаповалов! — Киселев даже не поздоровался, обращаясь к заведующему, который как раз вернулся в кабинет. — Есть новое распоряжение от Анны Витальевны. Ситуация изменилась.
— Какая еще, к черту, ситуация? — нахмурился Шаповалов, чувствуя неладное.
— Твои ординаторы — Борисова, Величко и Фролов — в полном составе идут на усиление в поликлинику. Немедленно.
— Что⁈ — возмущенно вскрикнула Борисова, которая тоже вернулась за своими вещами. — Но мы же хирурги! Мы вообще-то тут жизни спасаем!
— Там тоже жизни спасают, — ледяным тоном отрезал Киселев. — Вы прежде всего лекари, а лекарь должен уметь все. Это приказ главврача!
— Я уже сказал, пусть Крылов идет, — Шаповалов скрестил руки на груди. — Он же прислан на усиление!
— Целитель третьего класса Крылов имеет узкую хирургическую специализацию, — Киселев явно цитировал заранее подготовленный ответ. — Он будет гораздо полезнее здесь, в операционной. К тому же, это прямое, личное указание Анны Витальевны.
Крылов изобразил на лице легкое смущение:
— Я, конечно, готов идти куда угодно, служить общему делу, но если начальство решило, что я нужнее здесь…
Эта самодовольная ухмылка Крылова… Заранее готовые ответы Киселева…
Это не случайность. Это подстава. Крылов не смирился с утренним унижением. Он пошел жаловаться напрямую к Кобрук или Киселеву. И они решили показательно высечь Шаповалова, отомстить за его утреннюю дерзость.
— Это несправедливо! — взорвалась Борисова. — Я только что выиграла ваш конкурс! Я дала правильный диагноз!
— Конкурс отменяется, — Киселев был непреклонен. — И вынужден напомнить вам подмастерье Борисова, что вы здесь не начальник. И не советовал бы вам повышать голос. — нахмурился он, — или вы хотите проблем?
Алина слегка побледнела и помотала головой.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Киселев, — Все трое — марш в первичку. Крылов остается здесь. И Муравьев, — он кивнул в сторону ошарашенного Славика, — тоже может остаться и помогать в отделении. Раз уж все равно здесь.
Шаповалов побагровел от ярости.
— Логичнее было бы терапевта отправить в первичку, а не моих лучших ординаторов!
— Шаповалов! — Киселев развернулся к выходу. — Ты сам сегодня утром начал эту войну. Анна Витальевна в бешенстве. Сказала, чтоб всех твоих «хомяков» отправили в окопы первички в наказание за твое самоуправство. Раз уж Муравьев здесь, пусть хотя бы тебе поможет и реального опыта немного наберется. Он хороший лекарь. Я слышал, он очень хочет к тебе.
— Но!..
— Конец разговора! — отрезал Киселев уже из коридора. — Это ее приказ. Исполнять немедленно!
* * *
Кобрук стояла в дверях операционной, ее оценивающий взгляд скользил от напряженных лиц персонала к увеличенному изображению на мониторе. Некрасов мгновенно выпрямился, словно кадет на генеральском смотре.
— Все под полным контролем, Анна Витальевна! — громко, почти бравурно, заявил он, даже не оборачиваясь в ее сторону. — Простая, рутинная операция, почти закончили.
Ага, под контролем. Контролем твоего раздутого, убийственного эго.
— Молодежь у нас нынче нервная, паникует по пустякам, — продолжил Некрасов, демонстративно игнорируя мое предупреждение и унижая меня прямо перед лицом главврача. — Увидят белое пятнышко на мониторе и сразу кричат — караул, перфорация! А я вот сорок лет оперирую и знаю, когда есть реальная опасность, а когда нет!
Он с видом оскорбленного достоинства и непререкаемого авторитета повернулся к операционному полю.
— Сейчас я вам покажу, как надо работать по-настоящему!
— Не делай этого, старый дурак! — взвыл у меня в голове Фырк, подпрыгивая на моем плече. — Он же сейчас…
Некрасов сделал еще один проход электрокоагулятором. Движение было резким, самоуверенным и совершенно, катастрофически неправильным. Раскаленный кончик инструмента прошел точно по побелевшему, некротизированному участку.
Сначала раздался тихий, почти интимный звук — как будто кто-то аккуратно порвал лист влажной бумаги.
А потом на мониторе появилось то, чего я больше всего боялся увидеть. Из только что образовавшегося крошечного отверстия в стенке кишки начала вытекать мутная, зеленовато-коричневая, дурно пахнущая жидкость. Кишечное содержимое.
Стенка кишки, ослабленная термическим ожогом, под давлением инструмента разошлась дальше, как старая, гнилая ткань.
— Илья! — голос Артема был резким, как удар хлыста, вырывая всех из ступора. — Септический шок! Давление сто на шестьдесят… девяносто на пятьдесят… восемьдесят… Тахикардия до ста сорока!
Операционная медсестра испуганно ахнула, чуть не уронив лоток с инструментами. Некрасов застыл с коагулятором в руке, его глаза были пустыми. Кобрук, стоявшая в дверях, побледнела так, что стала похожа на собственную тень.
Вот и дооперировался.
Чистая, плановая операция за пять минут превратилась в экстренную, многочасовую борьбу с разлитым каловым перитонитом. Сепсис. Шок. И очень высокий шанс летального исхода.
* * *
Дверь захлопнулась.
Славик остался стоять посреди ординаторской в полном оцепенении, не в силах поверить в то, что только