В среду, между половиной шестого и половиной седьмого вечера, они зашли в «Селфриджес» на Оксфорд-стрит, и он купил ей в подарок сумку для поездки во Францию.
В пятницу днем они ездили на двухчасовую прощальную прогулку.
Это была одна из самых восхитительных наших прогулок, правда? Когда теперь мы сможем ее повторить? Я прихожу в отчаяние, думая обо всех этих предстоящих пятницах. Чувствуешь ли ты то же самое? Какое бы будущее ни было тебе уготовано, в смысле дружбы и близости (с неким неназванным мужчиной, которого я заранее возненавидел сильнее, чем можно выразить словами), в Судный день я буду готов сказать, что мне досталось самое лучшее.
После этого наступило молчание.
Утром в понедельник, 10 мая, Димер пришел в Маунт-Плезант, готовый к новой рабочей неделе. Вечером он должен был встретиться с Келлом.
И хотя он просидел в комнате весь день, ни утром, ни днем ему ничего не доставили – в первый раз за все время смена прошла впустую. Димер подумал, что Венеция уже отправилась во Францию. В нетерпении что-нибудь узнать он сел за стол и просмотрел «Таймс». Более мрачных новостей, чем в этот день, он не мог припомнить. У берегов Ирландии германская подводная лодка торпедировала пассажирский лайнер «Лузитания»; погибли тысяча двести пассажиров, больше сотни из них – американцы; показания очевидцев и комментарии занимали целые страницы. Германия начала использовать на Западном фронте отравляющие газы. Одна колонка за другой перечисляла имена убитых, раненых и пропавших без вести – почти триста человек только за субботу и только на Галлипольском полуострове. Димер почувствовал себя виноватым, сидя в безопасности в своей клетушке в Северном Лондоне, когда по всей Европе все яростнее бушует война.
В шесть вечера он запер дверь до утра, доехал на подземке до Чаринг-Кросс и прошел пешком остаток пути до Пэлл-Мэлл. Ничего важного он сообщить Келлу не мог. Портфель был почти пуст. Димер наслаждался весенним вечером.
Возле клуба он появился раньше обычного. У входа стоял «роллс-ройс», водитель, опираясь задом на капот, читал «Дейли мейл». Димер кивнул портье, свободно прошел внутрь и поднялся по лестнице в библиотеку. Уже в дверях он услышал голоса и остановился у порога. Келл сидел в углу спиной к нему. У сидящего напротив дородного мужчины было круглое, властное, почти жестокое лицо. Говорили они очень тихо. Димеру показалось, что он узнал собеседника, – но такого же просто не могло быть? Взгляд этого человека метнулся в сторону Димера и мгновение на нем задержался. Димер торопливо шагнул назад, развернулся и поспешил вниз по лестнице.
– Кто это пришел к майору Келли? – спросил он у портье.
– К сожалению, я не имею права разглашать его личность, сэр.
– Случайно, не лорд Нортклифф?
Портье улыбнулся и подмигнул:
– Это вы сказали, сэр, а не я.
Димер сел на обитую кожей скамью и подождал.
Примерно через десять минут Нортклифф прошел мимо него, забрался на заднее сиденье «роллс-ройса» и уехал.
Пол снова поднялся в библиотеку.
– Димер! – приветливо сказал Келл. – Что вы принесли сегодня?
– Очень мало, сэр. Фактически ничего. Исключительно личные письма. Никакой политической информации, никаких государственных секретов. Их отношения близятся к концу.
Келл нахмурился:
– В самом деле ничего?
– Ничего сэр. Если хотите, я все вам покажу. – Он кивнул на свой портфель.
– Нет, не нужно. А у меня для вас хорошие новости. Я снимаю вас с этого дела. Завтра же утром пришлю в Маунт-Плезант одного из своих сотрудников. Вы объясните ему, что к чему, и дальше уже он будет за все отвечать. – Келл замолчал, улыбнулся. – Ну как, вы довольны? Что-то вид у вас скорее разочарованный.
– Нет, сэр, я буду только рад выбраться оттуда.
– Молодец. Возьмите отпуск до конца недели. Вы заслужили небольшой перерыв, а в понедельник придете на доклад к капитану Холт-Уилсону. Мы постараемся подыскать для вас что-нибудь интересное.
– Благодарю вас, сэр.
Димер стоял в нерешительности. Ему очень хотелось спросить о Нортклиффе, но он не знал, с какой стороны зайти.
– Думаю, на этом все, – сказал Келл. – Хорошего вечера.
– Спасибо, сэр. И вам тоже.
Венеция уже должна была ехать во Францию, но вместо этого лежала в постели у себя на Мэнсфилд-стрит с лихорадкой – как объяснил врач, это реакция на прививку от брюшного тифа. Самое неприятное, что какого-то особенного недомогания она вовсе не чувствовала. Но мать обращалась с ней, как с тяжелобольной: уложила в постель, отменила путешествие через Канал и отправила в госпиталь телеграмму с сообщением, что Венеция не приедет, пока полностью не выздоровеет.
Эдвин пришел навестить ее, принес цветы и такую гору фруктов, которой хватило бы всей семье на неделю. Он сидел возле постели Венеции и держал ее за руку, пока Эдит отлучилась на поиски вазы.
– Бедная моя, – сказал он. – Мне кажется, это знак свыше. Забудь про Францию. Останься в Лондоне. И давай уже объявим о нашей помолвке.
– Эдвин, не говори глупостей! Мама и так подняла слишком много шума без всякой помолвки.
– У тебя каждый раз находится предлог, чтобы отложить ее. Мне искренне хотелось бы понять, случится ли это когда-нибудь.
Ей тоже хотелось. В глубине души Венеция не была уверена, хочет она, чтобы эта свадьба состоялась, или нет. Оба варианта не сулили ничего, кроме осложнений. Интересно, с другими женщинами было так же или только с ней одной?
Эдит вернулась с вазой:
– Внизу ожидает премьер-министр. Хочет видеть вас.
Венеция застонала и откинулась на подушку. Ибсен, Стриндберг, а теперь еще и Фейдо![49]
– Скажи ему, что я больна.
– Нет, – вмешался Эдвин и повернулся к Эдит. – Пригласите его подняться сюда. – А потом снова к Венеции. – Это прекрасная возможность поделиться с ним новостью. Ну же, дорогая, давай покончим с этим раз и навсегда.
– Я так не могу, Эдвин.
Эдит терпеливо стояла с вазой в руке, ожидая подтверждения приказа. Венеция вздохнула и сдалась:
– Ну хорошо. Эдит, только предупреди его, что он может зайти всего на десять минут. И вот что, Эдвин, ты не скажешь ни слова. Встань у окна. – Она высвободила свою руку.
Премьер-министр поспешил наверх, он вошел с полным озабоченности лицом и смотрел только на нее.
– Дорогая! – Он протянул ей две книги, которые принес