Мы восхитительно поговорили, и теперь между нами не будет никакого недопонимания, моя дорогая.
С нежной любовью.
Глава 4
Димер дошел пешком до станции метро «Оксфорд-серкус» и спустился в душные катакомбы Центральной линии. Восемнадцатичасовое дежурство с беготней по всему Лондону, чтобы собрать свидетельские показания, совершенно его вымотало.
Из пасти тоннеля вырвался горячий поток воздуха, извещая о прибытии поезда в восточную сторону. Димер вцепился в поручни, раскачиваясь в беззвучном унисоне с остальными пассажирами на глубине восьмидесяти пяти футов под поверхностью города, словно водоросли на морском дне. Через полчаса он с облегчением снова очутился на открытом воздухе в Энджеле.
Он жил в Ислингтоне в маленьком таунхаусе с двумя спальнями, крошечным садиком перед домом и позади него и с лиловой глицинией, росшей возле почерневшей кирпичной стены рядом с дверью. Дом он взял в аренду, рассчитывая жениться на девушке, в которую был влюблен еще со школы, но потом вдруг понял, что больше не любит ее, и разорвал помолвку. Она без промедления вышла замуж за другого, и Димер подумал, что, пожалуй, принял правильное решение. Он остался холостяком, но совершенно не жалел об этом. Для него в одиночестве было что-то бодрящее, укрепляющее. Его целиком поглотила работа.
Димер взял стоявшую у порога бутылку с молоком, открыл и принюхался – оно свернулось на жаре. Он вошел в дом и направился прямо в кладовку. Там мало что нашлось: кусок вспотевшего чеддера, кучка бисквитов и бутылка теплого пива. Он забрал все это с собой в сад за домом и сел на деревянную скамью. В парке по соседству резвились дети, из паба «Альбион» через дорогу доносились разговоры – эти звуки успокаивали. Здешняя кошка, угольно-черная, если не считать белой звезды на груди, потерлась о его ноги. Он сходил за свернувшимся молоком, налил ей в блюдце и молча смотрел, как она пьет.
Потом с ленцой подумал о Венеции Стэнли. Она заинтриговала его. Справочник Дебретта утверждал, что особняк в Мэрилебоне – это всего лишь городской дом семейства Стэнли. Основное место их проживания – Олдерли-Хаус в Чешире, а еще поместье Пенрос в Уэльсе. Димер задумался, чем может занять себя эта, несомненно, умная девушка, кочуя из одного дома в другой в зависимости от времени года или проводя время в компании людей, нанимающих посреди недели целый пароход для ночного увеселительного плавания и заключающих друг с другом роковые пари. Такая жизнь казалась ему лишенной смысла.
Управившись с ужином, Димер тщательно вымыл тарелку, нож и стакан, а также пустое кошкино блюдце, затем поднялся наверх и с такой же неторопливостью разделся, аккуратно поставил ботинки, повесил на вешалку единственный свой приличный костюм. Задернул тонкие занавески, лег на кровать под вечерним летним солнцем, закрыл глаза и проспал двенадцать часов подряд до следующего утра, чтобы вернуться в Скотленд-Ярд и проработать весь скучный уик-энд, хотя он даже не должен был в эти дни выходить на службу.
Тело Митчелла вытащили из Темзы возле Уондсуэрта еще в пятницу вечером. Сэр Денис Энсон пробыл под водой еще почти два дня, пока в воскресных сумерках его не вынесло приливом к опоре железнодорожного моста в Западном Лондоне.
На следующий день, получив заключение патологоанатома, Димер составил рапорт. Причиной смерти в обоих случаях признали утопление. Никаких повреждений ни у того ни у другого не обнаружили, за исключением ссадин на лице Энсона, полученных, как написал в отчете полицейский патологоанатом, уже посмертно от соприкосновения с дном реки. Объединенное слушание по обоим делам в коронерском суде Ламбета должны были провести в двухдневный срок.
Димер постарался составить максимально полный рапорт, изложив все обстоятельства трагедии, включая выпитое вино и пари. Отчет занял восемь страниц и сводился к тому, что никаких преступлений совершено не было. Закончив работу, он поднялся по лестнице и прошел по коридору в Специальный отдел, надеясь представить рапорт лично Куинну и встретиться с этой мифической фигурой лицом к лицу, однако адъютант холодно сообщил ему, что суперинтендант занят, так что Димеру пришлось оставить отчет в приемной.
В тот же понедельник, только несколькими часами позже, незадолго до полуночи, премьер-министр возвращался на такси с обеда к себе на Даунинг-стрит. Как обычно, он предусмотрительно сообщил водителю, который понятия не имел, кого именно везет, точный маршрут. Таксисты часто путали Даунинг-стрит возле Уайтхолла с Даун-стрит возле Пикадилли, и несколько раз случалось, что он, погрузившись на время поездки в раздумья, поднимал голову и видел перед собой станцию метро в Мейфэре. Но он не жаловался. Наоборот, гордился тем, что живет в империи с населением четыреста сорок миллионов человек, где глава правительства может пройти мимо тебя незамеченным, а его официальная резиденция расположена в проулке, который вряд ли кто найдет.
Премьер-министр расплатился за проезд и остановился на крыльце, нащупывая в кармане ключ. После вечера с шампанским и бренди он не совсем твердо стоял на ногах, но сохранил ясность в голове. Он открыл темно-зеленую дверь и поднялся по лестнице. В доме было тихо, хотя здесь спали семнадцать слуг: дворецкий, экономка, повар, три лакея, восемь горничных (три для уборки дома, три для помощи на кухне и по одной для Марго и Вайолет), гувернантка, подсобный рабочий и швейцар. Марго считала, что это необходимый минимум для надлежащего управления хозяйством. Одну из трех гостиных на втором этаже она превратила в свою спальню. Именно там он ее и отыскал. Марго сидела на кровати в накинутой поверх ночной рубашки шали и что-то записывала в дневник, но отложила ручку, как только он зашел пожелать ей спокойной ночи.
– Дорогой Генри…
– Дорогая… – Он поцеловал ее в лоб.
– Как прошел обед?
– Хорошо.
Он обедал на Бедфорд-сквер с Реймондом и Кэтрин. Марго отказалась составить им компанию в последнюю минуту, сославшись на головную боль. В этом году ей исполнилось пятьдесят, и она постоянно страдала от мигрени.
– Он готов к расследованию?
– Надеюсь, что да. Во всяком случае, вид у него вполне беззаботный.
– А когда вообще Реймонда хоть что-то заботило? Если бы он проявил хоть немного озабоченности, всей этой проклятой истории вообще не случилось бы. Ты знаешь, что кое-кто из них отправился в оперу еще до того, как нашли тело бедного Дениса?
«Легкомысленные», «бессердечные», «праздные», «нечестивые» – вот лишь несколько эпитетов, которыми она осы́пала Котерию, когда услышала о трагедии, а потом разродилась проповедью о вырождении всего современного мира с его кубистами, футуристами, никчемными композиторами, Дебюсси, политиками, которые спровоцировали