Ее слушали, боясь пошевелиться, а когда она закончила, еще долго потрясенно молчали.
– Боже милостивый, он и впрямь доверяет тебе, Венеция! – воскликнула леди Шеффилд.
– Здесь куда больше политики, чем я ожидал, – признался отец и кивнул на второе письмо. – Как ты думаешь, мы можем послушать, что случилось вчера? Разумеется, только если ты считаешь, что он не был бы против, – произнес лорд Шеффилд чуть ли не почтительным тоном.
– Я уверена, если бы он был здесь, то не стал бы возражать.
Дрожащими руками она распечатала второй конверт, заметив, что на нем наклеены две марки, и это, несомненно, объясняло, почему письмо было доставлено в выходной день.
– Начни с самого начала! – распорядилась Сильвия. – Прочти его нам целиком.
– Ну… если ты настаиваешь. «Несмотря на все мои надежды, воскресной доставки все-таки не было, и я не получил от тебя письмо этим утром, и это самая печальная лакуна в моем сегодняшнем дне». Прямо с этого и начинается, видишь? – Она протянула письмо сестре, чтобы та сама убедилась.
– Как мило, – заметила Бланш.
К счастью, он был слишком занят в этот раз для обычных признаний в любви. И она прочитала его отчет о визите германского посла (бедняга так переживал, что даже расплакался), об утреннем заседании кабинета министров (было бы просто возмутительно, если бы мы распались в такой момент) и, наконец, о своих шести основополагающих принципах. Она пробежала взглядом следующие абзацы: «милая…», «скучаю по тебе…», «люблю тебя…» – и прервала чтение.
– Так письмо и заканчивается, – объявила она и, сложив письмо, опустила его в конверт. – На самом интересном месте, как в лучших душещипательных романах. А теперь, если ваше любопытство удовлетворено, я бы хотела сменить мокрую одежду.
У себя в комнате она сразу же принялась писать ответ:
Милый, только не пугайся, но я не ожидала получить от тебя два чудесных письма в этот уик-энд, и моя семья перехватила их, пока я ходила на море, так что мне оставалось либо устроить сцену, либо поделиться с ними частью содержания. Я выбрала второе, и все вышло удачно, они были очень впечатлены, но это напоминание нам, чтобы мы не теряли осторожности. Просто не называть наши имена недостаточно…
Все утро премьер-министр пытался связаться с лордом Китченером. Прежде чем отправиться на очередное заседание кабинета министров, он велел секретарям отыскать фельдмаршала, но того не оказалось в Лондоне. В его загородном поместье Брум-Парк, неподалеку от Кентербери, дворецкий после долгих уговоров сознался, что его светлость отбыл в Дувр, намереваясь успеть на пароход, отходящий в Кале в час дня.
Бонги вошел в зал заседаний и прошептал на ухо премьер-министру:
– Он возвращается в Египет.
– Ну так передайте ему, что мне нужно срочно увидеться с ним.
Через час Бонги вернулся и доложил, что отправил телеграммы начальнику Дуврского порта и в пароходную компанию, что паром еще стоит в порту, а ему самому удалось переговорить по телефону с адъютантом Китченера, но фельдмаршал настаивает на том, что останется на борту и продолжит путешествие.
– Тогда напомните ему, что он состоит на военной службе, а я военный министр, и я приказываю ему вернуться!
Его поразило до крайности, и это еще мягко сказано, что накануне величайшей войны в истории самый знаменитый военачальник британской армии предпочел сбежать в Египет. Но в следующие двадцать четыре часа у него не нашлось времени осмыслить это, поскольку нужно было беспокоиться о многом другом: мобилизовать армию и флот, разобраться с отставкой четырех членов кабинета министров – Бёрнса, Морли, Саймона и Бошана, отреагировать на отказ бельгийского правительства выполнить условия ультиматума Германии и обращение короля Бельгии Альберта к Георгу V за поддержкой. В половине третьего он отбыл на экстренное заседание палаты общин, сначала ехал на заднем сиденье «нейпира», зажатый между двумя огромными стеклами под взглядами любопытствующих, словно животное в зоопарке, потом продирался сквозь ликующую толпу и, наконец добравшись до места, увидел, что зал забит до отказа, так что пришлось поставить стулья в центральном проходе. Дальше премьер-министр выслушал длившееся больше часа заявление Грея о кризисе, за которое он сильно переживал, поскольку сэр Эдуард был скучным и сбивчивым оратором, но это выступление оказалось триумфальным настолько, что даже парламентарии-либералы, а три четверти из них еще несколько дней назад стояли за сохранение мира любой ценой, внезапно начали требовать от правительства немедленно объявить войну Германии.
Он посмотрел на искаженные, изменившиеся лица, на вихрь листков с повесткой дня, которыми они размахивали, и ощутил странное чувство отстраненности, словно уплывая куда-то далеко и следя за происходящим с верхней галереи, а мир вокруг стал чужим, наполненным совершенно несвойственными его натуре бушующими страстями и непоколебимой уверенностью.
Со всеми этими телеграммами, выступлениями, совещаниями, решениями, письмами, которые следовало прочитать и написать, только в полдень следующего дня он сумел встретиться с Китченером в парадной гостиной дома десять.
– Хорошо, что вы вернулись в Лондон.
– Не думаю, что при таких обстоятельствах у меня оставался выбор.
– Надеюсь, вы догадываетесь, почему я так настойчиво хотел встретиться с вами.
– По правде говоря, нет.
Лицо фельдмаршала, наполовину скрытое под чудовищно-огромными усами, было неподвижно, голубые глаза застыли, как драгоценные камни. Нет, он и в самом деле невыносим! Это все равно что пытаться разговорить идола с острова Пасхи. Премьер-министр чуть было не отказался от своего плана, но все же решил не отступать.
– Итак, сегодня утром мы уведомили германское правительство, что будем считать себя в состоянии войны с ними, если они до полуночи не отзовут свои войска из Бельгии и Франции.
– Понимаю.
– В последние четыре месяца я исполнял обязанности военного министра, но при нынешних обстоятельствах так, несомненно, дальше продолжаться не может. Поэтому я хотел бы представить вас его величеству как моего преемника. – Он изучающе смотрел на фельдмаршала, ожидая его реакции.
– Думаю, это была бы плохая идея, – наконец сказал Китченер.
– Почему?
– Потому что я не политик.
– Совершенно верно, и у меня нет желания, чтобы вы им становились. Как раз в этом и состоит ваша сила.