Во втором альбоме сохранилось всего четыре фото: Бахыт в камуфляже охранника в операционной. Дархан видел ее. Сейчас там работает Шара. Бахыт в тельняшке у турника. Бахыт сжимает в руке охотничье ружье. Бахыт с каким-то стариком на ледовом катке. Старик — в сапогах, с орденами на пиджаке. Стоит — не падает. Бахыт — в своем вечном камуфляже, к поясу прицеплена дубинка.
О прошлом не вспоминали. Дархан, мотаясь от Закира к Шаре и брату, служил не то эмиссаром, не то связным. Они же Закиром почти не пересекались. Шара возглавила медслужбу города. Закир в больницу не приходил. Лишь однажды, по настоянию дядь Еркена и личному вмешательству Дархана, Шара деловито и быстро осмотрела и прослушала впалую, резко похудевшую грудь Закира. Дядь Еркен рассказал и про другие симптомы — ночную потливость, кровь при кашле, потерю веса и аппетита. Со словами — «чушь все это», Закир накинул полинялую футболку, слез с кушетки и ушел, громко хлопнув дверью. Дядь Еркен последовал за ним. На этом все и кончилось.
Выходить в город, где Дархан за это время обрыскал каждый закоулок, уже не имело смысла. Машину искали. По квадратам разбили всю территорию, просматривали каждый гараж, каждый подвал. Не упускали и крыши. Глупо, конечно. И совсем нерационально, когда каждый человек на счету. Но забрать надежду было бы еще глупее. Артық продолжала свирепствовать. Люди роптали. На стенах домов, на асфальте, на заборах, на дверях подъездов все чаще стали появляться слова «құрбан» или «жертва».
* * *
Стояло жаркое летнее марево. Здесь, в прохладе больничных коридоров, солнце не ощущалось так яро. Распахнув настежь все окна, они ощутили лишь легкий бриз, казавшийся крепким сквозняком, если зайти с уличной духоты. В больнице было пусто. В такое пекло не работали. Вряд ли Закир думал о милосердии, но если люди, которых и так оставалось непростительно мало, начнут дохнуть на службе от инфарктов и солнечных ударов, ему придется снова снимать с патрулей бойцов, превращая их в разнорабочих.
Правление мародеров, голод, болезни, а теперь и неистовые распри Артықа, совсем обезлюдели город. Снова проблема с колодцами, мусор никто не вывозит, в полях и фруктовых садах трудятся бойцы Закира, которым ночью заступать в караул. Это сейчас все тихо и спокойно, но кто их знает, что будет потом. Люди ропщут. Вчера снова написали «құрбан». Теперь на стене больницы. Долго так продолжаться не может. Закир всерьез обсуждал план взорвать Артықа. Обвязать случайную жертву или даже добровольца взрывчаткой, принести в жертву на прежнем месте, пусть подорвет себя там, в неведомом логове с машиной.
Увы, никто не знал, погибнет ли Артық от этого или нет. Дархан спросил у Роя. Тот ему не ответил. Лишь через пару дней Шара сказала, что и Рой не знает.
* * *
Дархан подошел к окну. Никого. Даже травинка не шелохнется. Лишь раскаленный асфальт и блики солнца в разбитых окнах. Ни одного пациента. Может пойти домой? Ну уж нет. Спадет жара, тогда и пойдут. А пока — приляжет на кушетке в коридоре. Окна — нараспашку, тянет какой-никакой, а ветерок.
Дархан прищурился. Приставил ладонь ко лбу. Вдалеке, прячась в жидкой тени пыльной зелени катилась-скрипела тачка. Тачку вез щуплый парень, который то и дело останавливался, утирая пот со лба. В тачке же, свесив голые ноги, сидела старуха в цветастом платье и невероятных размеров шляпе. Шара, лениво обмахивая себя медицинским журналом, полудремала в обшарпанном кресле. Внизу раздались голоса. Пациенты искали Шару. Дархан подошел к креслу, осторожно тронув за журнал. Шара открыла глаза. Вопросительно посмотрела на Дархана:
— Вставайте, синьора. Посетители.
— Кто? — Шара в недоумении глядела сонными глазами.
— Королева Великобритании. Приехала на карете.
* * *
На что жаловалась старуха, какие советы ей давала Шара, Дархан почти не слышал. Он лежал в коридоре на узкой кушетке и уже бы провалился в сон, если б не нервные почесывания не то сына, не то внука, который, расположившись у окна, нервно подергивал головой, царапая ногтями давно не мытую руку.
Дархан снова начал проваливаться в сладкую дрему. И даже родственник притих, разглядывая что-то в распахнутое окно. Приоткрылась от ветра дверь. Разговор стало слышно.
— Сердце у вас хорошее. И давление в норме. И легкие. Все по возрасту. Не переживайте.
Шара загремела инструментами.
— А вот по такой жаре ходить точно не надо. Тут и здоровому человеку плохо станет.
Скрипнул медицинский табурет.
— Вот я своему племяннику то же самое говорю. А он заладил-заладил. Или сегодня — или никогда. Ночью ему в смену. Днем отсыпается. Но сегодня все же решил. Вы мне ногу еще посмотрите, отекает нога.
Было слышно, как Шара поднялась со своего места. Что-то скрипнуло.
— Отекают ноги. Это да. Но жара. Возраст. Мышцы у вас интересные. Тонус. Тут не больно? Не больно, говорю?
— Нет. Нет-нет.
— Спортом занимались?
— Нет. Нет-нет. Хотя погодите. Фигурным катанием занималась.
— В Алматы жили? Медео?
— Зачем? Тут жила. У нас тут каток, круглый год катались.
Что-то щелкнуло. Шара совсем другим голосом заговорила.
— Одну минуточку тут посидите. Я сейчас, — Шара вышла из кабинета, закрыла плотно дверь. Подошла к чешущемуся парню. Взяла его под локоть.
— Скажите пожалуйста. У вашей родственницы все в порядке?
Парень, повернувшись к Шаре, посмотрел на нее таким взглядом, что Дархан подумал, в порядке ли он сам.
— Нормально все. Вот только жаловалась. К доктору, говорит, вези.
— А с головой?.. В психическом плане?.. Про каток говорит…
Парень пожал плечами. Шара посмотрела на лежащего на кушетке Дархана. Смутившись, тот поднялся. Раскрылась дверь. В коридор вышла, слегка прихрамывая, старуха. Улыбнулась Шаре.
— Вы не переживайте. Все у меня с головой хорошо.
Дархан хотел было сказать, что и со слухом идеально, но старуха опередила его.
— Каток тут, и вправду, был. Там молодежь в хоккей играла. Сгорел же потом…
Не прошло и пяти минут, как Дархан несся по жаркой улице в поисках ближайшего патруля с рацией.
* * *
Закир лежал на кровати. На голове — влажное полотенце. Дядь Еркен притащил чашку с колотым льдом. Закир слабым голосом спросил:
— Что же ты, дурень, не спросил, где он?
Дархан злился на Закира за тупые вопросы.