* * *
Дождь накрапывал все сильнее, Дархан слез с седла, обошел моцик, забрался в люльку. Как же тут тесно. А ведь раньше они свободно помещались с Алмазом, да еще и место оставалось для совсем уж мелких братишек-сестренок. Накрывшись чехлом, Дархан вдыхал свежий осенний воздух. Согревшись, усталый Дархан тут же провалился в сон. Снилась ему родная-ненавистная войсковая часть ВЧ 7120-ВВ. И лютый, зимний вечер, когда в шестом бараке началась лютая резня. Он, отличник боевой подготовки, младший сержант Селимгариев, первым среди конвойного расчета ворвался в барак. А там, обдолбанный до скотоложства зека Кирьянов по кличке «Хляпа», размахивая невесть как попавшей к нему заточкой, изготовленной из радиоантенны, невидящими красными от наркоты глазами, оглядывал барак в поисках жертвы. Заливая дощатый пол кровью, стонал на коленях зека Цхай. Из разодранной заточкой щеки кровь лилась непрекращающимся каскадом. Позади Хляпы на дальних нарах валялся бригадир ДядьКоля и не было понятно, жив он или мертв. Старшина Терликбаев, вскинув АК, грозно прошипел:
— Кирьянов, сука!.. заточку в сторону, сам мордой на пол!
Кирьянов медленно, словно во сне повернулся к старшине. Во взгляде ненависть и злобу тушила непробиваемая, беспощадная тупость. Было ясно, Кирянов ничего не понимает и на слова реагировать не будет. Но стрелять нельзя. Цхай корчился у самых ног Хляпы. ДядьКоля был на линии огня. И Дархан двинулся вперед. Вырубить этого доходягу, ему, чемпиону района по боксу, ничего не стоило. Кирьянов, медленный словно беременная корова, особо и не заметил, как в челюсть прикатил солидный увесистый свинг. Лететь ему было недалеко. Ударившись головой об печку, Хляпа свалился в узкий проход между нарами, так и оставшись лежать с открытыми глазами. Дархану до смерти захотелось рассмотреть заточку, которой Хляпа навел столько шороху. Опустившись на колено, он потянулся к заточке, которую Хляпа так и не выпустил из рук. И пропустил стремительный, резкий удар. Поначалу не было больно. Лишь при вдохе что-то мешало в груди, а на выдохе стало царапать. Еще вдох. Лоб покрылся ледяным потом и боль, резкая, пронзительная. От которой тошнило. Засвистело в ушах. И вот над ним уже столпились сослуживцы и дежурный санитар, который с первого же взгляда произнес: «Каюк пацану!». Наступила темнота. Страшная, как могила. Стало нечем дышать. Дархан помнил крепкий брезент, на котором его тащили в медчасть. А заточка-антенна так и торчала из груди. Вдох — помеха. Выдох — острая боль. И снова темнота. В памяти застрял вопрос — почему его тащат и солдаты, и зеки?.. Вообще-то не положено… Глупый вопрос… Не найдя на него ответа, Дархан снова потерял сознание…
— Держись! Зубами за воздух держись! Слышишь… Селимгариев!.. Держаться до конца! Это приказ! — властный, не терпящий возражений голос военврача Реквавы выдернул его из густой, липкой пелены, в которой Дархан увязал все сильнее. Везли ли его куда-то либо оперировали прямо в санчасти, он уже давно не понимал. Перед глазами — калейдоскоп огней, запахов, звуков. Он очень устал. Не было ни боли, ни страха. Лишь желание закрыть веки и заснуть. Возможно навсегда. Но снова и снова Реквава кричал своим зычным голосом, колдуя над его грудью. Веки вздрагивали. И Дархан вновь видел огромного военврача в заляпанном кровью, наспех накинутом на китель с майорскими звездочками белом халате.
— Держаться! Зубами за воздух цепляться, младший сержант! Ты меня слышишь? Это приказ!
В палате было тесно и душно. У самой койки, прикрыв ладонями причинные места, в парадной форме стояли: командир ВЧ 7120-ВВ полковник Алдамжаров, замкомполка Мустафин, чуть подальше в вечном недоумении дышал полковник Жаксегельдинов. Хлипкий ВСПР-щик, которого несметная ватага посетителей сместила в центр палаты, не нашел ничего лучшего, чем усесться на койку. Перекинув ногу в хромовом сапоге через колено, он птицей оглядывал собравшихся, не словом, но видом показывая, что именно вот так и надо. Ну а за офицерьем — его братуши-сослуживцы, радостные, словно только сбежали в увольнительное. Заметив на губах Дархана такую слабую еще улыбку дружно, без приказа заорали «Ура!».
* * *
Из липкого сна Дархана выдернул пристальный чей-то взгляд. Привычка просыпаться, когда на тебя смотрят шла вместе с ним по жизни с того самого дня, как стальная заточка-антенна пронзила сердце. Сдернув кожух, Дархан мутными глазами уставился на смотрящего. Зябкая дрожь встряхнула его тело. Лишь диким усилием воли он постарался сохранить спокойствие.
— Ты?
Голос предательски дрогнул, хотя всеми силами Дархан пытался задать этот вопрос как можно небрежнее и безразличнее. Алмаз, весь измятый, какой-то неряшливый, в отвратительных старомодных очках смотрел на него с ужасом и удивлением. Очки (Дархан был уверен, что таких больше не производят) делали глаза Алмаза еще нелепее и беспомощнее. Выбравшись из коляски, Дархан побрел к машине, даже не взглянув на брата.
— Отец сказал отвезти тебя домой. Собирайся быстрее, мне некогда.
Сев в машину, Дархан