А странный и невероятно эффективный генерал Брусилов лично и с какой-то хищной учтивостью предложил ему место на борту. Магияэтого деда во время схватки с Луначарским быласмутно знакомой ипоистине устрашающей.
«Капитан Железный Ветер? — сказал он Игорю, когда с мятежниками было покончено. — Ваши навыки против Скверны будут бесценны в Петербурге. Летим немедленно. Место мы вам найдем».
И как можно было отказаться от такого предложения? Да и смысла не было. Койка в теплой каюте, щедрый паек, и скорость — все это везло его к Людмиле, которая, он не сомневался, уже рвалась в бой под стенами гибнущей столицы. Пусть даже и в компании имперских орлов.
Все это время охотник стоял чуть поодаль от каютного блока, стараясь быть невидимым для суетящейся команды, когда дверь одной из кают — той самой, что занимал генерал Брусилов — со скрипом открылась. Игорь машинально повернул голову.
И замер. Дыхание перехватило, трубка едва не выпала из оцепеневших пальцев.
Из каюты вышел… Император. Соболев Николай Третий. Собственной персоной. В простой, но явно дорогой черной рубашке и брюках, без мундира, без регалий. Его лицо ласкала бледность и усталость, но глаза… Эти янтарные глаза горели знакомым, леденящим душу внутренним светом, который Игорь видел в Царском Лесу.
Рядом с ним, чуть сзади, вышла Валерия Орловская. И вид у нее… Игорь протер глаза, будто не веря. Орловская, эта знаменитая «Валькирия» в охотничьих кругах, выглядела… странной. В ее обычно строгой прическе была легкая небрежность, на высоких скулах горел неяркий, но явный румянец, а во взгляде, который она опустила в пол, читалось какое-то непривычное, почти девичье смущение и… счастье? Да такого с Орловской просто быть не могло! Она всегда была готова к бою, а сейчас… сейчас она напоминала меч, ненадолго вложенный в ножны после жаркой схватки и еще хранящий тепло битвы.
Все пазлы в голове Игоря встали на свои места с оглушительной ясностью. Генерал Брусилов… Это был он! Царь! Все это время он был здесь, рядом, под личиной старого вояки! Холодный пот выступил на спине. Весь бой в Москве, вся эта нечеловеческая мощь, стратегия, хладнокровие… Это был ИМПЕРАТОР. Игорь почувствовал, как земля уходит из-под ног, даже стоя на прочной палубе дирижабля. Его сердце бешено заколотилось, ударяя в ребра как набатный колокол.
Команда дирижабля, заметившая появление неожиданного пассажира, впала в полный ступор. Матросы, механики, даже офицер на мостике — все замерли, уставившись на императора с открытыми ртами. Шум двигателей вдруг показался оглушительным на фоне этой гробовой тишины. Что делать? Кланяться? Падать ниц? Кричать «ура»? Никто не знал. Сам факт присутствия Государя на их, рядовом, военном дирижабле, да еще в такой обстановке, был ошеломляющим.
А Николай III… Он был воплощением хладнокровного спокойствия. Как будто выходил не на палубу летящего в ад корабля, а в собственный кабинет. В одной руке он держал дымящуюся кружку кофе. Орловская в этом деле тоже не отставала. Они направились прямо к борту, туда, где стоял окаменевший Игорь. Шаги императора были мерными, уверенными. Аура незримой, подавляющей власти исходила от него волнами, заставляя даже воздух сгущаться.
Они подошли. Игорь почувствовал, как дрожь пробежала по его спине, сковывая мышцы. Он пытался что-то сказать, сделать движение, но тело не слушалось. Император поднес кружку к губам, сделал неспешный, громкий глоток, и его янтарные глаза устремились прямо на Игоря. Взгляд был тяжелым, оценивающим, пронизывающим до костей.
— Ну что, капитан Железный Ветер? — голос императора был будничным, чуть хрипловатым после сна или долгого молчания. Он звучал так, словно спрашивал о погоде. — Как спалось?
Игорь сглотнул ком, вставший в горле. Его язык казался ватным и непослушным. Мысли путались. Он знает. Он все знает. Он знает, что я был с ЛИР. Знает, что хотел его убить. Страх, холодный и липкий, обволакивал его.
«Н-н-нормально… в-ваше величество!» — вырвалось у него — это прозвучало неестественно громко. Он почувствовал, как горит лицо от стыда и ужаса.
Император… ухмыльнулся. Коротко, почти по-волчьи. Затем он неожиданно шагнул ближе и тяжело хлопнул Игоря по плечу. Удар был крепким, дружески-грубоватым, но Игорь едва устоял на ногах.
— Да не дрейфь ты так, капитан! — громко сказал Государь, делая еще один глоток кофе. Его янтарные глаза сверкнули. — Я тебя помиловал. Деятельное раскаяние — вот твой конек, как я погляжу! Держись за него покрепче.
Облегчение, сладкое и головокружительное, едва не сбило Игоря с ног. Помиловал… Он открыл рот, чтобы выпалить благодарность, клятву, что угодно…
Но император резко наклонился. Его губы почти коснулись уха Игоря. Теплое дыхание, пахнущее кофе и чем-то металлическим, обожгло кожу. И следующий шепот был не дружеским, а ледяным, как сталь клинка, вонзаемого между ребер. Жестким. Безжалостным. Полным невысказанной, древней угрозы:
— Но запомни, Игорь. Один промах. Одна слабина. Одно предательство — мнимое или настоящее… И будут плакать даже твои внуки. Если они у тебя, конечно, когда-нибудь родятся. Ты меня понял?
Игорь вздрогнул, как от удара током. Весь его позвоночник пронзил ледяной холод. Он видел это — плач нерожденных еще детей, кровь, разорванные судьбы. Воля этого человека была неоспорима. Он не бросал слов на ветер.
— П-понял, ваше величество! — прохрипел Игорь, пытаясь выпрямиться, вжать пятки в палубу, стать солдатом. — Клянусь жизнью! Клянусь честью охотника! Я целиком ваш человек!
Он встретил взгляд янтарных глаз. В них не было ни прощения, ни доверия. Только холодный расчет и бездонная, нечеловеческая сила, готовая в любой миг стереть его в порошок. Игорь понял: помилование — это шанс. Единственный. Искупить кровью. Или исчезнуть.
* * *
Я еле сдерживал смех, наблюдая, как бледнеет и заикается этот гордый, сломленный революционер. Его клятва верности звучала искренне — от страха, от осознания бездны, в которую он чуть не шагнул, от моей… щедрости. Щедрости палача, дарящего отсрочку. Я кивнул, приняв его слова, но без тени доверия. Доверие здесь было смертельно опасно. Пока он был инструментом. Острым и полезным. Не более. Но как знать, может мы еще станем друзьями, а это долгая дорога.
Мой взгляд скользнул на Валерию. И тут уже смех сменился чем-то другим, теплым и неожиданно приятным. Восхищением. Она стояла чуть поодаль, держа свою кружку, избегая прямого взгляда. Утренний свет лепил ее черты: высокие скулы, упрямый подбородок,