Верейские выпустили заклятие.
Мир сузился до ослепительно-белой вспышки и оглушительного рева. Это было… растворение. Пространства. Света. Звука. Молниевый Столб Смерти, тонкий, как игла, но несущий в себе энергию маленькой звезды, ударил в мой кристалл.
Послышался длительный треск.
Не громкий. Но леденящий душу. Как будто трещала сама реальность. Мой кристалл — мое последнее детище, в которое я вложил все свои силы — выдержал удар. Но не смог погасить всю его чудовищную энергию. Он сработал как линза, как призма, перенаправив часть удара. Огромная сила, не поглощенная кристаллом, обрушилась на меня. Физически. Как молот гиганта.
Я не успел даже почесаться. Удар в грудь сбил дыхание. Я с помощью духа укрепил свое тело и почувствовал, как ребра трещат под натиском невидимой силы. Меня оторвало от крыши и понесло назад, как щепку в урагане. Пролом в стене особняка — кирпичная пыль, крики изнутри. Еще одна стена — удар в спину, белая вспышка боли. Еще… Я летел, пробивая перекрытия, как пушечное ядро. Дерево, штукатурка, кирпич — все смешалось в калейдоскопе боли и грохота. Потом — удар о что-то твердое. Землю? Тротуар?
В ушах зазвенело… Но… щит. Мой кристаллический бастион. Он выдержал. Он спас меня. Я был жив. Разбитый, выжатый, как лимон, с Источником, похожим на выжженную пустыню, но живой.
Я лежал на спине, в облаке кирпичной пыли, среди обломков какого-то сарая или пристройки. Сквозь дыру в стене, которую я проделал своим телом, виднелась узкая, заваленная баррикадами улица. И по ней, расчищая путь замороженными обломками и пристреливая прячущихся мятежников, шла она. В разорванном, запачканном сажей и кровью, но все еще синем мундире. С лицом, покрытым копотью и царапинами, но с ледяными глазами, горевшими яростью… Орловская. Моя Валькирия…
Она подошла, остановилась надо мной, заслонив пылающее небо Москвы. Ее револьверы дымились. В глазах читалось изумление — как я вообще остался жив в такой буре?
Я собрал последние силы, чтобы пошевелить губами. Улыбнулся. На вкус эта улыбка была, как кровь и пыль.
— Рад тебя видеть, красавица, — хрипнул я.
Девушка смотрела на меня, на развалины вокруг, на ад войны… Ее губы дрогнули. И ее голос, хриплый от дыма и команд, прозвучал с неподражаемой, ледяной сухостью:
— Неужели вы скучали по мне, Ваше Величество?
За ее спиной рванул снаряд. Где-то рухнула стена. Москва горела, и Питер горел. Но в этот миг, глядя в ее усталые, стальные глаза, я знал — мы все отвоюем и вернем.
Глава 13
«Никто в этом мире не может любить девушку больше, чем её отец».
Майкл Ратнадипак
Кровь, пыль, горелый камень и озон сожженной магии — вот чем пахло. Я лежал на спине в груде битого кирпича и щебня, бывшими когда-то стеной старинного дома. Сквозь зияющую дыру виднелась узкая московская улочка, заваленная баррикадами и трупами. Ад продолжался, его грохот настойчиво стучал в висках. Но над всем этим непоколебимо возвышалась Валерия.
— Поднимайтесь на ноги, Ваше Величество, — интонация в ее голосе стала нежнее, но не потеряла привычной колючей сухости. Она протянула руку. Кожа на ее костяшках была содрана. — Выглядите вы паршиво. Как последний рекрут после марш-броска с полной выкладкой. Хотя нет… Даже хуже.
Я хрипло усмехнулся, чувствуя, как каждое ребро, каждый мускул кричат от боли и истощения. Источник был выжжен дотла, пустота в груди зияла холодной пропастью. Но коснуться руки девушки я не решился — хотелось выглядеть сильным. Даже в такой мелочи. Поэтому я мысленно нырнул внутрь.
В Кольцо.
Мир рухнувших стен и пылающего неба сменился на странный, упорядоченный хаос Сада Мак. Воздух вибрировал теплом и мощью, пах грозой и… чем-то диковинным, цветочным. Передо мной возвышалось то самое Древо. Его ствол был сплетен из черных, как ночь Запределья, и багровых, как кровь Химеры, жил, но листья горели чистым, почти белым золотом. Древо Переработанной Энергии. Создание Мак, ее гордость, ее алхимический и «агрономский» шедевр, превративший Скверну Зверобога в чистую силу.
Я шагнул к нему, ощущая, как моя изможденная духовная проекция жадно впитывает окружающую мощь. Пальцы коснулись шершавой, теплой коры. И я тут же получил удар. Мощный, густой, как расплавленное золото, чистый и невероятно концентрированный. Этот поток хлынул в меня, заполняя пустоту Источника, латая трещины в душе, смывая грязь усталости и боли. Я блаженно улыбнулся от радости переполнения. Это было слишком. Слишком чисто. Слишком много. Увы, но тело Николая, мое нынешнее тело, не было сосудом, способным принять весь этот океан. Оно было треснувшим кувшином. Я сжал волю в кулак, отсекая поток. Взял ровно столько, сколько мог удержать без риска лопнуть по швам. До краев. До звенящей, вибрирующей полноты.
Внезапно грохот битвы вернулся, резкий и оглушительный. Я открыл глаза. Всего мгновение прошло в реальном мире. Валерия все еще стояла надо мной, рука протянута, но в ее глазах промелькнуло чистое удивление. Я вскочил на ноги одним плавным движением. Боль исчезла. Источник гудел во мне, как разогретый реактор. Я расправил плечи, стряхнул пыль с мундира и встретился с Орловской взглядом. Мои янтарные глаза, должно быть, светились изнутри, как у заправленного фонаря.
— Так лучше? — спросил я, и в моем голосе снова зазвучала привычная сталь.
Она медленно опустила руку. Ее взгляд скользнул по моей голове — по лысине и пышным усам иллюзорного Брусилова. Уголок ее губ дрогнул в чем-то, отдаленно напоминающем усмешку.
— Лысина вам категорически не идет, Ваше Величество, — отрезала она. — А вот усы… усы ничего. Пышные. Авторитетные.
Я фыркнул. Принял это за комплимент. Высший знак одобрения от Орловской.
— Тогда держись за них, Валькирия, — я махнул рукой в сторону крыш, откуда доносился грохот продолжающейся битвы. — За мной! Игорь еще держится, но против Луначарского и двух Верейских — это всего лишь вопрос времени.
Мы рванули. Не в обход, не через развалины, а напрямую. Вспрыгнули на полуразрушенную стену, с нее — на покатую черепичную крышу одноэтажки. Потом — прыжок на следующий дом, повыше. Москва плыла под нами в дыму и огне, а мы мчались