Мои янтарные глаза, скрытые за иллюзией Брусилова, сузились. Догадался — таки! Луначарский поднял трость выше. Из набалдашника вырвался целый веер переплетающихся молний — багровых, синих, ядовито-зеленых. Они шипели, пожирая воздух, неся в себе хаос разных стихий. Одновременно с этим Верейские — отец и дочь — сомкнули руки. Между их ладонями заплясал сгусток чистой энергии, свирепый и нестабильный. София что-то выкрикивала, ее лицо искажала гримаса экстаза ненависти.
Против такой комбинированной атаки даже я бы не устоял. Во всяком случае, в той форме, в которой я находился.
Поэтому я даже не думал. Сработал инстинкт. Опора под ногами вздыбилась — не физически, а за счет чудовищного импульса силы, брошенного в землю. Я рванул вверх, как выпущенная из лука стрела, усиливая прыжок магией. Солнечный щит за спиной взвыл под ударами молний Луначарского, треснул, но выдержал. Камни площади подо мной взорвались там, где я стоял мгновение назад. Я влетел на покатую черепичную крышу трехэтажного особняка, некогда принадлежавшего какому-то богатому купцу, а теперь изрешеченную осколками. Черепица хрустнула под сапогами.
— Не убежишь! — прозвучал голос Луначарского снизу. Он не прыгнул. Он просто… растворился в воздухе и материализовался в пяти шагах от меня на гребне крыши. Элегантно, без единого лишнего движения. Рядом, тяжело пыхтя, вскарабкались по стене с помощью магии Верейские и десяток их самых верных гвардейцев и магов. Они растянулись по коньку, как стая хищных птиц.
Бой перенесся на новый уровень. Буквально. Крыши Москвы стали нашей ареной. Я отступал, парируя шашкой выпады гвардейцев, отстреливаясь револьвером, швыряя в наступающих сгустки солнечного огня, которые оставляли на черепице черные проплешины и сбрасывали вниз обожженные тела. Луначарский методично, без спешки, палил по мне из своей трости — то ледяными копьями, способными прошить толстый лист стали, то взрывами сгущенного воздуха, сотрясавшими всю конструкцию под ногами. Он экономил силы, изматывал меня. Верейские копили энергию для чего-то большего, их сомкнутые руки светились все ярче.
Я чувствовал, как иллюзия Брусилова дрожит, словно мыльный пузырь на ветру. Еще немного — и она лопнет, обнажив истинное лицо Императора перед врагом. А силы утекали, как вода сквозь пальцы. Солнечный щит над головой стал тоньше, прозрачнее. Очередной взрыв от трости Луначарского отшвырнул меня к самому краю крыши. Я едва удержался, чувствуя, как сердце колотится, будто бешеное, намереваясь выпрыгнуть из груди. Перед глазами поплыли темные пятна.
Именно в этот миг краем затуманенного взгляда я уловил движение. Быстрое, как тень и смутно знакомое. Человек в изодранном, но добротном кожаном обмундировании с серебряными заклепками взлетел на крышу неподалеку от меня, как будто под ним были воздушные ступеньки. Я сразу узнал эти золотистые волосы, собранные в хвост, пронзительно-голубые глаза, полные решимости и… раскаяния.
Игорь Железный Ветер. Легендарный охотник. Предатель Империи. А теперь… кто?
Он приземлился бесшумно в двух шагах от меня, прикрывая мой фланг. Его артефактный огненный клинок уже был в руке, лезвие мерцало багровым внутренним светом. Он глядел прямо перед собой и даже не оглянулся, но я почувствовал его кивок. Короткий, резкий. Полная готовность. Принятие боя. Принятие моей правоты…
Я кивнул в ответ, хотя он этого не видел. И принял его помощь. Без слов. В этой адской круговерти слов не требовалось.
Луначарский замер. Его бесстрастное лицо, наконец, исказила гримаса настоящей ярости и… изумления.
— Железный Ветер? — его голос, обычно ледяной, зазвенел презрительным металлом. — Неужели падальщик прилетел на запах крови? Или решил, что цепи Республики слишком тяжелы, и потянулся обратно к кормушке Империи? Жалкое зрелище. Ты предатель предателей.
Игорь не ответил. Он лишь улыбнулся. Улыбкой волка, загнанного в угол, но оскалившего клыки. Потом он шепнул. Шепот был тихим, но я услышал его сквозь грохот битвы, как будто он звучал у меня в голове. В нем была тяжесть вековой клятвы и горечь ее нарушения:
— Я снимаю с себя Обет… По защите Человека от своей силы… — Его голос дрогнул, но не сломался. — Пусть проклянут меня потомки-охотники… Пусть земля мне не будет пухом… Но сегодня… сегодня я буду убивать. Не демонов. А людей.
И он раскрылся.
Аура, которую он до сих пор сжимал, как стальную пружину, вырвалась наружу. Не просто сила Магистра. Это была мощь. Древняя, дикая, отточенная в тысячах схваток с нечеловеческим ужасом Запределья. Воздух вокруг него загустел, заискрился статикой. Его плащ взметнулся невидимым ветром. Глаза вспыхнули ослепительно-голубым светом, как два маленьких солнца. По силе чистого магического давления он не уступал Луначарскому. Был его зеркалом. Только зеркалом ярости, а не холодного расчета.
Он двинулся. Не шагнул — а просто исчез с места. Затем появился в самой гуще гвардейцев, прикрывавших фланг Луначарского. Его клинок — уже не просто артефакт, а продолжение воли — описал широкую багровую дугу. Это была волна чистой силы, сконцентрированного разрушения. Половина гвардейцев просто… испарилась за секунду. Не осталось даже пепла. Вторая половина была отброшена, как тряпичные куклы, с разорванной броней и вывернутыми костями. Маги-академики вскрикнули, пытаясь поднять щиты, но Игорь был уже рядом. Его свободная рука сжалась в кулак. Пространство перед ним схлопнулось, а потом рвануло наружу ударной волной сжатого воздуха и чистой энергии. Щиты магов треснули, как стекло. Их тела отшвырнуло через всю крышу вниз, на мостовую. За считанные секунды. За мгновения.
— Давайте, генерал! Покажем им мощь империи!
Голос Игоря, звенящий адреналином и предупреждением, вырвал меня из оцепенения. Я рванул взглядом туда, где стояли Верейские. Они как раз-таки не отвлекались на резню. Отец и дочь закончили мощное и хитрое плетение. Между их сомкнутыми руками пылал сгусток энергии невероятной концентрации — ослепительно-белый, с синевой молний по краям. Он пульсировал, рвался наружу, грозя разорвать их самих. Смертельное заклятие. Семейный арсенал. Разрушение на квантовом уровне.
— Умрите! — взревел князь Олег, его багровое лицо исказилось экстазом безумия и страха.
Я рванулся вперед, швыряя в них все, что было — последний сгусток солнечного пламени, шашку, усиленную остатком силы. Но Луначарский был уже там. Его трость описала круг, и перед Верейскими вспыхнул целый каскад переливающихся, многослойных барьеров — ледяных, силовых, искажающих. Мои удары разбились о них, как волны о скалу, лишь заставив барьеры дрогнуть, но не пасть. У меня не было времени! Не было сил пробить эту оборону!
Я опоздал…
Поэтому мне пришлось вцепиться в последние крохи Источника, в боль,