Небрежные десять фунтов в руке и невидящий преград взгляд английского аристократа сделали своё дело, и я прошёл в полупустой зал.
— У меня встреча с мистером Эйва. За каким столиком он обычно ужинает? — Спросил я по-английски пожилого администратора. Моя английская обувь, сумка и мятая льняная рубашка, похоже, убили администратора на повал, а очередная десятка, волшебным образом растворившаяся в его ладони, отворила его рот.
— Господин Эйва не приходит так рано и обычно звонит.
— Я освободился раньше назначенного времени. Откуда можно позвонить?
— У нас звонки платные, мистер…
— Сэр Джон Смит, Великобритания.
— Мы можем сами набрать Мистера Эйва.
— Если вас не затруднит, — сказал я, и ещё одна десятка испарилась в воздухе.
Мои сбережения таяли, и вряд ли кто мне их компенсирует, подумал я.
— Пройдите за мной…
Мы прошли куда-то в левый край зала и нырнули за тяжёлую бордовую портьеру, за которой оказалась массивная дверь кабинета с диваном, двумя креслами, сервированным столом и шестью стульями с высокими спинками.
Об этом кабинете я в своё время прочитал столько оперативных сообщений, что знал даже любимое меню Эндрю. Контора писала исправно и информировала Центр, Центр информировал ЦК, но там информация ложилась под сукно в кабинете Яковлева. В моём времени Эндрю даже заезжал в запрещенные зоны и его ловили там раза три и наконец-то запретили въезд в СССР. Однако в 90-том году он приехал в Вильнюс и организовал раздачу стрелкового оружия, гранат и «коктейлей молотова».
Паролей Эндрю не использовал. Зарубежные эмиссары приезжали часто, контролируя расходование запрошенных денег, но Эндрю их, не церемонясь, выпроваживал быстро, представляя штаб специальной группы «действия». Так инициаторы переводили название Саюдис, а не «движение».
Пока я листал меню, заглянул официант.
— Воды минеральной, пожалуйста, — попросил я.
— У нас есть «Боржом» и «Кишинёвская».
Я улыбнулся.
— Холодные?
Официант кивнул.
— Несите обе, я всё равно ничего в их не понимаю. У вас же нет простой бутилированной воды?
— Нет. А разве такая бывает? — Удивился официант. — Мы пьём из-под крана, или кипячёную.
— Горячую?
— Охлаждённую. Можно добавить лёд.
— А лёд вы из чего морозите?
— Из кипячёной.
— Несите всё.
Официант вполне сносно говорил по-английски, а я, наконец-то, «развязал» свой язык.
«Боржом» был, как «боржом», но я лишь коснулся стакана, пригубив «незнакомый» напиток. Зато Кишинёвская вода, и вправду мне не знакомая, была настолько солёной, что я сразу отставил стакан в сторону, а официанта спросил:
— Это морская?
На что тот заулыбался.
— Нет, что вы. Вода лечебная. Очень полезна для пищеварения, — сказал официант и показал пальцем на свой зад.
— Да? — Усмехнулся я. — Тогда я, пожалуй, захвачу пару бутылок с собой. Что с Эндрю?
— Позвонили. Он идёт. Просил подождать.
— Хорошо, — сказал я, отпивая «Боржом».
Проникнуть в их штаб восстания было практически не возможно. Ак сообщали агенты и оперативники, пикеты стояли через каждые пять метров. Вход в ДОСААФ находился со двора этого же здания, и из него через несколько квартир шёл тайный переход в подсобку ресторана.
О нём комитетчики узнали только в девяностом году, когда штурмом взяли помещения ДОСААФа. К тому времени уже опустевшее. Зато в ресторане вдруг появились человек двадцать гостей, отмечающих какое-то событие. Поэтому мне и пришла в голову мысль разыграть роль очередного контролёра и вызвав Эндрю сюда. А потом с его помощью попасть в штаб. Ну, или, если он меня никуда не поведёт, просто убрать его.
Я не комплексовал. Убрать Эндрю Эйва для меня по значимости было, как убить Гитлера, или, скорее, Отто Скорцени. Эйва был инструктором многих антикоммунистических движений не только в Афганистане, но и помогал диссидентам на Украине и Кубе, в Польше, и в Тибете, Курдистане, Лаосе, Анголе и на индонезийском острове Суматра. То есть — везде, где поднимал голову коммунизм. И сколько погибло уже и погибнет ещё, — вряд ли кто сосчитает. Но по моим прикидкам выходило что-то около ста тысяч человек минимум.
Минут через двадцать зашёл администратор.
— Мистер Эйва сообщил, что задерживается, и просит за это прощения, господин Смит.
Я обдумал его слова и поднялся из кресла.
— Передайте мистеру Эдвину, что не очень правильно с его стороны заставлять меня так долго ждать. Я, пожалуй, пойду. Прошу передать ему мою карточку. Пусть свяжется со мной завтра.
Я вынул из портмоне пятьдесят фунтов и положил на стол и шагнул к открытой двери. Это был мой последний козырь. Ни один оперативник не затратит и цента без пользы, а в положенной мной на стол купюре пользы не было. Что бы я написал в финансовом отчёте?
Поправив причёску в зеркале, висевшем рядом с дверью, я шагнул к выходу, но столкнулся с человеком, чьё фото я выучил досконально. Их было не так уж и много даже в двухтысячные, когда Эндрю занимался различной общественной деятельностью.
На меня внимательно и осторожно смотрели карие, почти чёрные, глаза, расположенные на треугольном лице с коротко стриженной бородой и усами. Короткие волосы головы, постриженные на американский военный манер, открывали средний лоб. Сам он был коренаст и длиннорук. Когда-то он слыл хорошим боксёром.
— Чем могу служить? Кто вы? Мы с вами договаривались о встрече? — Он сходу навалился на меня с вопросами.
Я посмотрел на него внимательно, но спокойно.
— Проверяетесь? Понимаю. Я Джон Смит. — Я тронул клапан своей сумки и выдернул своё старое, закатанное в пластик, пилотское удостоверение. — Вот моя карточка.
Эндрю впился в неё глазами.
— Пилот-испытатель? Фонтенбло? — Удивился он и на мгновение задумался. — Ах, да… Понятно. Цель визита?
Он вернул мне документ.
— Определиться с обстановкой.
— Зря вы сюда приехали именно сейчас. Тут вот-вот по-настоящему рванёт.
— Вы об этом говорите уже два года. И стращаете наших старичков постоянно вашими «вот-вот».
— Поэтому послали вас? Капитана? Бесстрашного лётчика-испытателя? Только здесь, милый мальчик, сейчас по-настоящему жарко. Когда вы прилетели?
— Я на машине. Некоторое время назад.
— Вот! Значит знаете!
— Эндрю,