Космический корабль своей инерцией сильно похож на обычный морской. А на них я рулил и на больших, когда похищал и уводил танкера с газом арестованные в Голландии во время санкций, и на маленьких: килевых и бескилевых. У последних вообще бортовое скольжение дикое. Да и с киля быстроходные катера на виражах иногда срываются и тогда мошонка подтягивается к горлу и дыхание работает только на вдох.
С инерцией корабля я не справлялся и понимал, что сейчас его снесёт в сторону и мы разобьёмся о громаднейший метеорит. И вот Умшу чуть-чуть так моей рукой повёл и корабль слегка притормозив, ускорился и вильнул кормой в нужный момент.
Это было так элегантно, словно кто-то слона на повороте придержал за хвост, чтобы его не вынесло за барьер беговой дорожки.
— Ну, ты… — только и смог вымолвить я. — Виртуоз.
— Скоро и ты сможешь, как я. Если позволишь подключить твой ум к корабельному искину.
— Да и подключай, — махнул рукой я. — Пусть и искин мои секреты знает. И когда я смогу так же как и ты водить?
— Года через два, — сказал Умшу.
— Сколько⁈
— А ты думал. У меня налёт двести с лишним тысяч часов и ум, как компьютер. И ты это сможешь достичь, потому, что у тебя мозг прокачан и сформирован по линейной, как вы её назаваете, логике. Не просто: «да», «нет», а ещё и «возможно», и «почему бы и нет».
— Это мои буддийские практики, наверное.
— И накопитель твой отформатирован на несколько ячеек. Это кто тебе так сделал?
— Кое что наша наука, но в основном сам. Давно это было.
— Неужели тебе вся та информация, что лежит в твоих ящичках в ящиках, действительно нужна?
— Я пробовал стирать, так потёр и то, что нужно для жизни. Чуть вообще без памяти не остался. И сейчас теми хранилищами не управляю. Старый стал.
— Ну-ну, ну-ну… Не Это я тебе подправлю, с твоего разрешения. Там некоторые нейронные связи разрушены и узловые командные генераторы жирком заросли. Дело поправимое. Мне заняться тобой.
— Займись, — вздохнул я.
* * *
— Ты бы хоть поинтересовался, как идет монтаж-демонтаж на твоём корабле. Вдруг что не так, или пожелания там, какие-нибудь. Питание какое грузить.
— Да нормальное у вас на кораблях питание. Даже то, чем кормили, варвары, было вполне приличным.
— Ты не понял. Это они тебя кормили своей едой. Наши хранилища они не тронули. Конспирация. У нас похожий рацион, но отличие, всё-таки есть.
— Я не привередлив. Мне, главное, чтобы была рыба и мясо.
— Я помню, чем ты и твои друзья питались. Примерно такие продукты и загрузили в холодильники. Но неужели, тебе не хочется посмотреть на космический корабль? У вас таких нет.
В словах Умшу послышались нотки хвастовства и превосходства.
— Если видел малое, видел и большое. Я на подобных железных коробках находился по морю, мама дорогая. И на больших и на маленьких. Я даже на военных самолётах летал. Причём испытателем. А это, скажу я тебе…
Я вспомнил молодость и глубоко вздохнул. Где-то в Англии живёт мой сын и первая жена леди Гамильтон, которые считают меня погибшим. Правда однажды мы столкнулись с ней в Версале на приёме почти нос к носу. Однако я так «не узнал» её, скользнув по ней равнодушным взглядом, что она ещё долго оглядывалась на меня, а потом что-то спрашивала у организаторов. Но я там был с такой древней легендой, что даже не пришлось уезжать из Парижа.
— Наверное ты прав. Теперь понятно, почему у тебя хорошо получаются атмосферные полёты на наших истребителях. Из тебя бы вышел отличный пилот.
— Да в вашем разгрузочном чане летать можно хоть задом наперёд. Перегрузки вдвое меньше, чем у нас. А за виртуальным штурвалом вообще на земле сидишь.
— Да, кстати. Пока корабли в доке под погрузкой можно протестить корабельные дроны.
— А что их тестить? Они же автомат!
— Автомат-то-автомат, но есть возможность пилотирования, как виртуального, так и физического? Не хочешь попробовать настоящий полёт?
— В смысле? В живую полетать?
— Конечно.
— Боязно.
Меня сразу, как только я представил открытый космос, зазнобило.
— Я же рядом. Чего тебе боятся? Надо привыкать. На твёрдой земле стоя, легко летать в космосе. А ты попробуй в космос выйди. А вдруг что случится ТАМ?
— А ты висел над бездной в три тысячи километров на глубине ста метров? — Спросил его я. — в почти сплошной темноте? Или на вот такой верёвке, как этот палец, на высоте две тысячи метров над пропастью с километр.
Умшу помолчал.
— Ничем его