А Зебург все командовал на бастионах:
— Еще картечью! Огонь!
Пушки грохотали. Вражеские легкие горные орудия нашим артиллеристам быстро удалось подавить своим огнем. И штурмующие явно несли серьезные потери. Но те из горцев, которые уже оказались слишком близко к стенам, в слепой зоне, где залпы пушек не могли достать их, продолжали свои попытки штурмовать крепостные стены.
Один из казаков, раненый в плечо и бледный, как смерть, обернулся ко мне, крикнув:
— Сзади, ваше благородие!
Я развернулся как раз вовремя, чтобы рубануть шашкой усатого черноглазого воина, вылезающего на стену с еще одной лестницы. Он был в кольчуге с короткими рукавами. Мой удар рассек ему левую руку от кисти до локтя, и кровь брызнула мне в лицо, когда мой денщик Иван свалил супостата ударом приклада. Железный шлем-шишак спас голову врага, но, он все-таки упал, не лишившись сознания и ругаясь по-турецки. Казаки сразу навалились на него, связав и взяв в плен. Как выяснилось, то был не черкес, а турок! И мне сразу стало понятно, кто надоумил черкесов применить штурмовые лестницы: турки, конечно!
Со двора раздался новый гул голосов. Со стороны казармы вырвался взвод солдат с примкнутыми штыками. Впереди бежал поручик Друбницкий. Размахивая саблей, он кричал:
— За царя и Отечество! Ура!
Вместе с поручиком рванулись вперед те солдаты из его роты, кто остался верен присяге. Друбницкий и его бойцы ударили в тыл бунтовщикам. И мятежники, не ожидая такого поворота, дрогнули. Вулич с казаками довершил дело. Через четверть часа мятеж внутри крепости был подавлен.
Но, за это время на стенах уже завязалась рукопашная. Первые горцы, ловкие как кошки, перемахнули через каменный парапет. Я бросился вперед, орудуя шашкой направо и налево. К счастью, тело Печорина отлично сохранило этот навык отчаянного рубаки. И тут на подмогу ко мне на стену подоспел Вулич с казаками. Как раз вовремя. Залп грянул во врагов, лезущих на стены. И я мельком увидел, как супостаты, потеряв весь свой передовой отряд, заколебались, а потом начали отступать. Поняв, что первый штурм провалился, как и мятеж внутри крепости, на который у горцев явно имелся серьезный расчет, князь Аслан приказал своим отходить.
Когда все стихло, крепость представляла собой печальное зрелище: повсюду убитые, раненые, кровь на стенах и под ними. Я понимал, что враги вернутся. Но и мы снова будем их ждать на стенах.
Максим Максимович, голова которого была оцарапана вражеской пулей и замотана в окровавленную повязку, подошел ко мне. Несмотря на бессонную ночь и ранение он выглядел довольным, воскликнув:
— Ну, что, Григорий Александрович, отбились?
— Да, на этот раз, кажется, пронесло. Но, что будет на следующий? — мрачно сказал я.
Штабс-капитан не ответил, направившись к лазарету. Но Вулич, подбежав к коменданту, указал на связанных бунтовщиков, спросив:
— Что с ними делать?
— Расстрелять! — коротко сказал штабс-капитан. — Предателям нет прощения!
Я не стал спорить. На войне действуют законы войны. И это нормально, хотя они и кажутся слишком свирепыми гражданским людям. Но, в боевой обстановке от выполнения этих суровых правил зависит сама возможность победить.
День после отражения первого штурма выдался тревожным. Мы с Вуличем обходили посты, проверяя раненых и подсчитывая потери. Бунт внутри крепости удалось подавить, но тревожный осадок остался. Сколько еще солдат втайне сочувствовали мятежникам? Кто мог быть следующим предателем?
— Надо усилить караулы, — пробормотал серб, закуривая трубку. — И не только у ворот.
— Боюсь, что это не спасет, — ответил я, глядя в сторону черкесского лагеря. — Если среди нас есть еще изменники, они найдут способ передать сведения врагу.
Вулич хмыкнул:
— Тогда, может, стоит устроить провокацию?
Я насторожился:
— Что ты имеешь в виду?
— Подбросить ложные сведения. Пусть горцы клюнут и полезут туда, где мы их встретим.
Мысли серба были не лишены логики. Но времени на такие тонкие интриги не оставалось — враг не собирался ждать. Вскоре дозорные заметили движение в лагере противника. На этот раз горцы не спешили с атакой. Вместо этого они начали возводить какие-то сооружения.
— Что это? — прищурился Вулич, вглядываясь вдаль.
Я поднес подзорную трубу к глазу и увидел, что на другой стороне речки среди деревьев леса, покрывающего противоположный склон, мелькали фигуры людей, тащивших бревна. И я поделился с Вуличем:
— Они умеют делать не только осадные лестницы. Мне кажется, они строят капониры для своих легких полевых пушек, чтобы потом подтащить их поближе.
— Это… те самые пушки, которые им дали англичане? — прошептал серб.
— И турки, — ответил я. — Но, кажется, несколько их трехфунтовых орудий наша артиллерия подавила.
— Не все, — сказал Вулич. — Похоже, у горцев появилось достаточное количество подобных горных пушек. Если это так, то наши стены долго не продержатся.
— Что ж, значит нам нужно готовиться к вылазке, чтобы не дать черкесам оборудовать позиции для своей артиллерии, — сказал я.
Вскоре в штабном помещении крепости собрались офицеры. Максим Максимович, хмурый и усталый, разложил на столе карту местности.
— Горцы строят батареи, — сказал он, тыкая пальцем в точки напротив наших стен. — Если они подтянут туда пушки, то начнут методично разбивать стены. Нам надо сорвать их планы.
— Значит, все-таки будет вылазка, как предлагают Вулич и Печорин? — спросил поручик Друбницкий, до сих пор бледный после недавнего боя с бунтовщиками, в котором получил удар штыком вскользь по ребрам.
— Именно. — Комендант кивнул. — Но не лобовой удар. Нужна хитрость.
Вулич, стоявший у окна, вдруг повернулся:
— А что, если ударить не по строящимся батареям, а по их лагерю?
Все уставились на него.
— Они ждут, что мы пойдем к реке, где работают их саперы, нанятые из Турции, — продолжил серб. — Но, если мы проберемся через ущелье с востока и ударим по тылам, пока их основные силы у реки?
— Рискованно, — пробормотал Зебург. — Если нас обнаружат раньше времени…
— А если нет? — Вулич усмехнулся. — Если мы стремительным рейдом сожжем их лагерь и перебьем артиллерийскую прислугу, то