И я прекрасно понимаю её состояние, потому что и сама на взводе и тоже не могу поверить во всё происходящее. Прижимая к себе хныкающую Леру, я тоже быстро покидаю спальню тёти, даже не взглянув на Анфису. После всего услышанного не хочется ни говорить, ни спрашивать её ни о чём. Для этой недели потрясений достаточно.
* * *
Всё гнездо охвачено скорбью. Это скорбь по отношению не только к умершей, но и к живым, к тем, кто остался на этой земле и должен жить дальше, зная о неотвратимости собственной кончины.
Мы все целыми днями бродим по дому, совершенно разбитые и потерянные. Всё валится из рук, все домашние дела забыты, потому что в них больше нет смысла, и мы лишь бесцельно тянем время, сидя по разным углам квартиры.
Первые три дня домашний телефон разрывается от звонков. Все, кого не было на похоронах, выражают свои соболезнования, хотят морально поддержать, вспомнить что-то хорошее об Инессе. Сначала на все звонки отвечает Анфиса: она равнодушно угукает в ответ и после обязательного сухого «спасибо» опускает трубку. Но её хватает ненадолго. Уже на второй день она не подходит к телефону, попросту его игнорируя. Теперь выслушивать все сочувственные вздохи должна Ольга. Звонящих много, с утра и до самой ночи старшая сестра стоит в прихожей возле тумбочки с телефоном и, прикрыв глаза, слушает, какой замечательной была наша тётя. Будто мы и сами не знаем, будто мы уже успели забыть о ней и живём дальше как ни в чём не бывало.
Кажется, что без Инессы всё гнездо перевернулось вверх ногами, и теперь это место уже совсем не напоминает наш прежний дом. Анфиса ни с кем из нас не разговаривает и даже своего сына большую часть времени не хочет видеть. Через несколько дней она переезжает жить в комнату Инессы, за пару часов перенеся туда свою одежду, украшения и фарфоровые статуэтки. Свою же спальню она отдаёт в полное распоряжение Диме, который, впрочем, по привычке так и продолжает ютиться на своём угловом диване. Анфиса же переделывает всю спальню Инессы по своему вкусу: снимает со стены часть семейных портретов, сложив их неровной стопкой в углу, плотно зашторивает все окна и переставляет местами тумбочку и кресло, будто намеренно приводя комнату в беспорядок. Все горизонтальные поверхности вмиг оказываются заставлены безделушками, загромождены косметикой и бижутерией.
– Не смейте меня беспокоить, – напоследок приказывает нам с сёстрами Анфиса и, плотно захлопнув за собой дверь спальни, практически исчезает из нашей жизни.
Признаюсь честно, сперва я решила, что тётя собирается просто отдохнуть от нас пару часов, но она не выходит из своей комнаты ни через день, ни даже через неделю. На все наши оклики и вопросы она не отвечает, но мы слышим, как она ходит по спальне, переставляет вещи и время от времени ложится на скрипучую кровать. А ещё мы слышим, как по несколько раз в день она поворачивает в замке спальни медный ключ и исчезает из гнезда на долгие часы. Она не выходит ни к ужину, ни в туалет, ни даже повидаться со своим сыном, который совершенно неожиданно оказывается напрочь лишён прежней материнской ласки.
– Думаешь, она так справляется с горем? – в один из вечеров спрашиваю я Ольгу, как всегда уткнувшуюся в свой планшет и по самые уши завернувшуюся в одеяло.
Последнее время мы с сёстрами общаемся не так уж часто. Каждая из нас по-своему переживает смерть Инессы и пытается смириться со своей неприглядной судьбой. И порой мне кажется, что от этого нам всем только хуже. Но горечь утраты ещё слишком сильна, и никто из нас не знает до конца, как с ней бороться, как от неё избавиться и принять новую жизнь.
– Кто? – не понимает старшая сестра.
– Анфиса. Она теперь вообще не выходит. Ну да, Инесса была её родной сестрой, и, как бы они ни ругались, мне кажется, в глубине души они так или иначе любили друг друга.
– Веришь, мне всё равно, – бормочет Оля со своей кровати. – Я, наверное, даже рада, что эта старая крыса сидит безвылазно в своей норе. Никто не ворчит над ухом, не язвит и не даёт ненужных советов! Уж не знаю, скорбит она так или ей просто безразлично гнездо, но лучше бы она все свои оставшиеся десять лет провела в своей комнате. Я была бы только рада!
Но, как выясняется, от затворничества Анфисы всё в гнезде начинает меняться не в лучшую сторону. Вместе со статусом старшей в семье и медным ключом на плечи нашей тёти легли ещё и обязанности по сохранению порядка в доме. А поскольку Анфисе явно безразлично, что станет с нами и квартирой, гнездо начинает гнить. Когда старшая не заботится о доме, забывает о своих домочадцах и ставит собственные душевные переживания выше проблем семьи, гнездо это сразу чувствует. Оно насквозь пропитывается горечью и равнодушием и начинает разрушаться.
В пятницу на потолке в ванной комнате впервые появляются чёрные пятна плесени, которые не выводятся никакими средствами, сколько я их ни тру щёткой и ни сбрызгиваю всякой химией. На следующее утро пятен становится в несколько раз больше, а к понедельнику они уже полностью покрывают весь потолок и медленно выползают в коридор и прихожую. На кухне начинают обрастать чёрной плесенью огромные многолитровые кастрюли, уже года два стоящие наверху кухонного гарнитура, меркнет и темнеет некогда яркий абажур люстры, а на подоконнике одно за другим высыхают и опадают растения Инессы. Последние мне особенно жалко. В память о тётушке после её похорон я старалась каждый день приглядывать за фиалками и цикламенами, но они буквально за один день осыпаются жухлыми листочками, а засохшие цветки опадают на подоконник. Мне ужасно обидно, что я даже цветы не сумела уберечь от смерти.
Борясь с наступающей гнилью, медленно, но верно захватывающей все комнаты квартиры, мы с сёстрами кое-что упускаем из виду. Поскольку Анфиса больше не принимает участия в жизни семьи, через полторы недели у нас окончательно заканчивается еда в доме. Первое время мы питаемся скромными запасами, хранимыми Ольгой в кладовке. Потом Дима любезно сообщает нам о тайнике с деньгами в старой комнате Анфисы, и на эти деньги Оля закупает макарон и крупы ещё на какое-то время. Но так не может продолжаться вечно. Тётя